«Все жалобы — рецепт социал-демократической партии»: иностранный капитал, загрязнение и коренные народы в царской России

Обложка: Руины Вальдгофской фабрики, ajapaik.ee

Крупная зарубежная корпорация решает открыть в России новое предприятие и включает в состав его правления влиятельных российских чиновников, чтобы они помогали улаживать возникающие трудности. Проблем действительно оказывается много — фабрика наносит заметный вред окружающей среде, что мешает столичным проектам создания рядом с ней лечебного курорта. Пока разные ведомства выясняют, чьи инвестиции важнее, больше всего страдают местные народы, которые не могут заниматься своими традиционными промыслами, но к ним мало кто прислушивается, а все протесты списывают на работу оппозиции, которая пытается дестабилизировать ситуацию и настраивает жителей против действующей власти.

Звучит как что-то из сегодняшних новостей, но эти события происходили больше ста лет назад в эстонском Пярну, который тогда был частью Российской империи. Речь идет о фабрике, принадлежавшей крупному немецкому концерну по производству бумаги «Zellstofffabrik Waldhof», ныне всемирно известному благодаря бренду «ZeWa». На заре XX столетия концерн решил инвестировать свой капитал в строительство своего самого крупного предприятия на российской (по тем временам) территории — тогда это решение казалось разумным, и было трудно предположить, что скоро завод окажется в центре крупного экологического конфликта, а противоречия между Россией и Германией станут одной из причин двух крупнейших войн в истории человечества.

В экологической истории Вальдгофской фабрики есть все, что вскоре станет лейтмотивом новой эпохи — экспорт промышленного загрязнения, столкновение интересов крупной корпорации и общества, борьба за права коренных народов, которые особенно тесно связаны с окружающей средой. Такие ситуации мы можем нередко наблюдать и в наши дни в разных регионах России и мира. Но в дореволюционной России не было важных инструментов, которыми мы обладаем сегодня — достаточных научных представлений об опасностях загрязнения, медиасферы и экологического законодательства. Можно ли было бороться с крупной корпорацией за окружающую среду в таких условиях? Что история говорит нам о том, какие методы были эффективны, а какие нет?

Начав с небольшого, но необходимого экскурса в историю загрязнения, я опишу экологическую ситуацию в курортном городе Пярну после запуска фабрики, покажу восприятие конфликта разными сторонами на основании найденных мной исторических источников и расскажу о том, почему его неожиданная развязка на самом деле была вполне закономерной.*

Вальдгофская целлюлозная фабрика в 1904 году. Фото: wikimedia.org

Загрязнение с исторической точки зрения

Почему жители Красноярска считают, что воздух в городе чрезвычайно загрязнен, а контролирующие органы с ними не соглашаются? Почему общественность беспокоит экологическая ситуация в уральском Карабаше, но большинство местных жителей как будто относятся к ней спокойно? Чтобы понять, как загрязнение работает в нашем обществе, нужно сначала «выйти из матрицы» и увидеть, что никакого научно установленного, объективного уровня загрязнения не существует. Действительно, если мы выпьем воду из отравленной реки, то нам станет плохо, и бывают запахи, которые, кажется, невозможно не заметить, но это не значит, что наши соседи, чиновники и люди в соцсетях разделят наше мнение. Воду из реки можно не пить, мимо промзоны можно не ходить, а заработную плату горожанам кто-то платить должен. Загрязнение как концепция — это всегда компромисс, который зависит от культурного уклада и общественного порядка. Установленные в законодательных актах нормы предельно допустимой концентрации — это не объективная истина, а мнение определенного круга лиц, которое в какой-то момент было утверждено на законодательном уровне.

По этой причине загрязнение окружающей среды тесно связано с культурными представлениями и общественным устройством. В зависимости от того, как те или иные социальные группы воспринимают экономический прогресс и природу, свободу частной собственности и государственные интересы, они могут считать владельцев загрязняющих предприятий преступниками и нарушителями общественного порядка или меценатами и благодетелями. Способность местных жителей, главных жертв загрязнения, заявить о своих правах и отстоять их зависит от уровня самоорганизации, наличия соответствующих законов и институтов.

Материальное и культурное загрязнение — на самом деле разные стороны одного феномена. Наши представления о «грязи» в широком смысле этого слова распространяются не только на материальные объекты, но также на искусство, этику (в этом смысле «грязное» — нечто пошлое, неблагопристойное) и даже на людей (к этому относятся представления о расовой чистоте и «зачистки» территорий от нежелательных групп населения, например, во время войн). О культурном и социальном измерении загрязнения важно помнить, следя за развитием событий вокруг Вальдгофской фабрики.

Пушкинский бульвар в Пернове. XIX - начало ХХ в. Фото: humus.livejournal.com

Экономика и технология целлюлозного производства

Итак, немецкие промышленники зарегистрировали в России новое «Русское акционерное общество фабрики Вальдгоф в г. Пернов» в 1899 году, а в конце следующего года предприятие уже начало свою работу. В состав правления, помимо граждан Германии, вошли городской голова Оскар Бракман и чиновник Министерства земледелия Федор Паули. Завод с самого начала строился как один из лидеров в своей отрасли и вскоре стал ключевым поставщиком целлюлозы на рынки Российской империи и Западной Европы.

Свое желание основать завод за пределами Германии концерн «Zellstofffabrik Waldhof» обосновывал тем, что в центральной Европе цена на древесину, главный ресурс для изготовления целлюлозы, была слишком высока, а в России, наоборот, весьма соблазнительна. Но, возможно, у этого решения были и другие причины — в частности тот факт, что Великое герцогство Баден, где был зарегистрирован концерн, славилось своим строгим подходом к защите рек от загрязнения. В таком случае мы имеем дело с одним из самых ранних в российской истории случаев экспорта загрязнения: пока одни люди на окраине огромной империи должны были нести на себе экологические издержки производства, всю прибыль от него получали другие люди совсем в другой стране.

Издержки были действительно велики. Огромная фабрика в 1909 году изготовила больше 73 тысяч тонн обеленной целлюлозы при помощи сульфитного метода, при котором на одну тонну готового продукта приходится от восьми до десяти тонн сточных вод. Нетрудно подсчитать, что завод отправлял в речку Пярну и Балтийское море как минимум полмиллиона тонн токсичных сточных вод ежегодно — вполне достаточно, чтобы сделать воду непригодной для повседневных нужд горожан и рыбной ловли. Это противоречило и государственным планам по развитию в Пярну купален и курортов, первые из которых появились там еще в первой половине XIX века. Несмотря на чиновников в правлении Общества Вальдгофской фабрики, ему пришлось столкнуться с довольно сильным давлением со стороны столичных ведомств, полиции и горожан. Разбирательство началось в 1905 году с подачи петербургских министерств, которые получили несколько жалоб на происходящее в Пярну.

Встречи с загрязнением

В истории XIX века бывает непросто услышать голоса крестьян и рабочих, уже хотя бы по той причине, что лишь немногие из них умели читать и писать. Но история Вальдгофской фабрики стала исключением благодаря добросовестности полицейского урядника Петра Липперта — в 1908 году в рамках дела против загрязнения воды он опросил огромное количество местных жителей и тщательно законспектировал свои беседы с ними. Написанные Липпертом протоколы по-прежнему хранятся в архиве города Тарту, где я случайно обнаружил их, и позволяют взглянуть на ситуацию глазами современников. Приведу в качестве примера некоторых из них.

Крестьянин Юрий Янсон, 33 года: занимался рыбной ловлей в реке Пярну и Балтийском море с рождения, но с тех пор, как Вальдгофская фабрика начала спускать свои сточные воды, и вода, и рыба в ней стали непригодны к употреблению. Он пробовал варить, жарить и солить пойманную рыбу, но она никогда не теряла кислый вкус. После еды он чувствовал себя плохо и его начинало рвать, а расстройство желудка не проходило в течение недели. Кроме того, он больше не мог выращивать яблоки и ягоды у себя в саду — они погибали из-за едкого дыма из заводских труб.

Крестьянин Карл Ленсмент, 65 лет: ловит рыбу с рождения, но в последнее время стал ловить ее исключительно в море и не ближе двенадцати верст от берега. Однако и это ему не помогало: рыбы стало в разы меньше по сравнению с предыдущими годами, и ее было невозможно ни есть, ни продать. Более того, вода в море была настолько кислой, что сети буквально растворялись в ней: через два-три дня они становились дырявыми и хрупкими, хотя раньше такими же сетями можно было пользоваться пять лет.

Крестьянин Юган Сомм, 45 лет, занимался рыбной ловлей с детства, но в последние годы она стала приносить больше убытка, чем дохода, и он был вынужден оставить свое ремесло.

Крестьянин Михаил Отенсон, 33 года, пытался ловить рыбку в реке Перновке, но его увидели городовые и запретили ее продавать. Он тайком продал ее в один из ресторанов, но на следующий день ему сообщили, что всю купленную рыбу пришлось выбросить.

Положение крестьян было действительно плачевным. Современники сообщали, что более половины из них были вынуждены оставить рыболовный промысел, но альтернатив ему было не много, поскольку почва вокруг Пярну не отличалась плодородием. По иронии судьбы одним из главных источников дохода для бывших крестьян становилась Вальдгофская фабрика. Вовлечение людей в наемный труд в процессе индустриализации далеко не всегда происходило добровольно, и история Вальдгофской фабрики показывает, что негативные экологические экстерналии производства в этом смысле были даже выгодны его владельцам. Разрушая окружающую среду, с которой были связаны промыслы и быт местного населения, промышленники превращали их в доступную и дешевую рабочую силу.

Барон Адольф Пилар фон Пилькау (1851-1925). Фото: wikimedia.org

В ходе расследования опрошены были не только крестьяне, но и местные представители дворянства. Их мнение о Вальдгофской фабрике значительно отличалось. Например, Адольф Пилар фон Пильхау, барон, гофмейстер двора его величества, ландмаршал, 59 лет, утверждал, что в сокращении уловов рыбы виноваты сами рыбаки, которые ловят ее в чрезмерном количестве. Ему было «ничего не известно о вреде, будто бы причиняемом рыболовству фабрикой», и он «ничего не слышал о массовом подыхании рыб в реке Пернаве и в Перновской бухте», и ни один рыболов не говорил ему об этом. Возможно, барон действительно не врал и говорил искренне: загрязнение для него просто не существовало, он никак не соприкасался с ним. Поэтому в завершение своих показаний он использовал аргумент, который по-прежнему активно применяется по отношению к участникам экологических протестов в России: «Я глубоко убежден, что все жалобы рыбаков являются просто рецептом социал-демократической партии, домогающейся всякими путями возбуждения одной части населения, более бедной, против другой части населения, более богатой и обеспеченной».

Государственный подход

После того, как петиции рыбаков против Вальдгофской фабрики достигли Санкт-Петербурга, решение конфликта находилось в руках государства. Оно, в свою очередь, стремилось опираться на «научно обоснованные» принципы и экспертные мнения. С 1905 года до самого закрытия фабрики судебные тяжбы не прекращались и в них все чаще участвовали эксперты, чьи заключения противоречили друг другу: ученые, нанятые фабрикой, закономерно утверждали, что она не виновата в загрязнении воды, указывая на другие возможные источники. Однако государственные эксперты обнаружили серную кислоту и щелочные остатки в сточных водах фабрики, а также волокна целлюлозы, что подтверждало необходимость внедрения очистных сооружений, за созданием которых было поручено наблюдать местным властям.

Такой строгий подход государства к фабрике не был обычен для Российской империи XIX века: государство часто стремилось защищать промышленников, которые создавали рабочие места и платили налоги. Однако в данном случае большую роль играло немецкое происхождение владельцев, что делало всю фабрику нежелательным элементом в местном ландшафте, поскольку взаимоотношения между Российской и Германской империями стремительно ухудшались. Отношение к загрязнению в данном случае соответствовало отношению к выгодоприобретателям. Желание развивать Пярну как курортное место лишь усиливало активность контролирующих инстанций.

Когда в 1914 году разразилась Первая мировая война, судебные тяжбы против Вальдгофской фабрики были в самом разгаре. Но дождаться их окончания предприятию было не суждено — в 1915 году оно было разрушено в результате немецких обстрелов с моря. Этот печальный финал не кажется полностью оторванным от рассказанной выше истории: материальное загрязнение всегда оставалось частью взаимоотношений между двумя империями.

Единственным «лишним» элементом в конфликте остались крестьяне города Пярну. Из реакции петербургских ведомств на полученные жалобы можно заключить, что они пытались действовать в интересах рыболовов. Однако во множестве аналогичных случаев недовольство местных жителей не являлось аргументом, а научная экспертиза давала противоречивые заключения, позволяя принять любое удобное решение. В случае с Вальдгофской фабрикой недовольство рыбаков удачным образом совпало с неприязненным отношением петербургских чиновников к германскому капиталу и их собственным видением развития города Пярну. Впрочем, вряд ли «курортный проект» учитывал интересы экосистем и коренных жителей: они по-прежнему оставались объектами, а не субъектами управления, и в этом отношении за последние сто лет глобально мало что изменилось.

_______________

* Я благодарен товарищу и коллеге, кандидату исторических наук Григорию Афанасьеву, который обратил мое внимание на «Вальдгофское дело» и опубликовал собственное исследование на эту тему. Чтобы рассказать историю Вальдгофской фабрики, мне придется повторить многое из уже сказанного им, но по-своему — эта история достаточно многогранна и ее можно рассматривать под разными углами.