19 января — борьба за память, борьба за будущее

Париж — Санкт-Петербург — Киев — Тбилиси — Берлин — Алматы

ПАРИЖ

Лев Пономарев

правозащитник, один из основателей «Мемориала», на протяжении многих лет заявитель и соорганизатор акции 19 января. В 2023 году участвует в организации акции в Париже.

S: Лев Александрович, вы стояли у истоков акции 19 января, правильно? Как вы вошли в Комитет 19 января и стали заявителем акции?

ЛП: Да, это так. Я подавал заявку на самую первую акцию в январе 2010 года, 13 лет назад. За эти годы акция проводилась в разных форматах, но всегда ее согласовывали, обычно с плакатами. Помню один раз нам запретили проведение, и мы с Людмилой Алексеевой (1927-2018, правозащитница, глава Московской Хельсинкской группы — прим. ред.) просто прошлись по бульвару, взявшись за руки.

Как я стал заявителем? Дело в том, что, во-первых, Станислав Маркелов был для меня очень близким человеком, он сидел в моем офисе, работал по моим делам в качестве адвоката. И мне очень близка была его деятельность, потому что он оказывал юридическую поддержку семьям погибших антифашистов. Вполне возможно, что он был единственным адвокатом, кто этим занимался. И в Чечне он также защищал интересы граждан. Самое яркое его дело — это дело против [Юрия] Буданова, который похитил, изнасиловал и убил 18-летнюю Эльзу Кунгаеву. И Станислав, который был одним из адвокатов семьи девушки, добился успеха, Буданов сел. В 2009 году Буданов вышел на свободу по условно-досрочному освобождению, и Станислав вновь подключился к делу, но его убили. Когда это произошло, было два варианта — либо преступление совершили неонацисты, либо, условно говоря, «друзья» Буданова. То есть Стас все время был на грани, он не был обычным адвокатом, он даже не был обычным правозащитным адвокатом. Во-вторых, я стал заявителем, потому что у меня большие регалии как у правозащитника: я был членом экспертного совета Московской Хельсинкской группы, до моего отъезда из России, у меня были друзья в Совете по правам человека при президенте, а акции в Москве я проводил с начала 1990-х годов. В-третьих, друзья Стаса — я имею в виду антифашисты — были моими друзьями, они у меня регулярно собирались в подвале, я их всех знал. Поэтому довольно естественно, что я был заявителем. Мне просто быстрее утвердили бы заявку.

S: Как менялась акция за прошедшие 13 лет?

ЛП: Было по-разному. Разрешение то давали, то не давали, но люди все равно выходили, даже на запрещенную акцию — и нас не трогали. А вот количество людей, как ни странно, всегда было примерно одинаковое, около 1000-2000. Для 2011-12 года, когда мы проводили массовые акции протеста, это, конечно, было мало, но в последующие годы акция 19 января была достаточно заметной, хотя и «камерной». Это была в первую очередь антифашистская акция и мы сознательно не звали на нее много людей. На моих глазах менялись поколения антифашистов, но количество людей оставалось примерно одинаковым. Возникает вопрос, как же мы в прошлом и позапрошлом году проводили акцию? Ведь режим, казалось бы, был уже очень жестким. Я как-то добился того, что нам разрешали без плакатов идти по центральной части бульвара. Видимо, мэрия Москвы и полиция привыкли к ежегодному шествию и не хотели связываться. С другой стороны, возможно, они реально боялись, что если молодежь выйдет на несогласованную акцию, могут быть беспорядки. Ребята в итоге все равно шли и скандировали лозунги, а менты забирали тех, кто все-таки пришел с плакатами, но быстро отпускали потом, по-моему, даже без штрафа. Акция традиционно заканчивалась каждый год возложением цветов на месте убийства Станислава и Анастасии. В проведении акции нам активно помогала «Новая газета», где Настя работала внештатной журналисткой.

S: В Комитете 19 января были не только антифашисты и правозащитники, но и представители либеральной оппозиции. Почему, как вам кажется, трагическая смерть Стаса и Насти объединила столь разных людей?

ЛП: По-моему, это естественно. Стас, кстати, был теоретиком левого движения, но эта сторона его деятельности мне менее известна. Он был очень популярен в этой среде. И одновременно к нам приходили либералы на эту акцию, которых я звал через сообщество правозащитников. Приходили и удивлялись, что так много людей — особенно во второй половине 2010-х, когда масштабные акции стали редкостью.

S: В 2023 году в разных городах Европы акцию 19 января, которая также станет акцией солидарности с российскими политзаключенными, будут проводить российские эмигранты, которые были вынуждены покинуть страну из-за своих антивоенных взглядов. Как вам кажется, может ли эта акция стать для них своего рода платформой солидарности ? Будете ли вы сами в этом году участвовать или организовывать?

ЛП: Я буду созаявителем акции 19 числа в Париже. Что касается солидарности… то я, например, сейчас с эмигрантской организацией Russie-Libertés сотрудничаю, меня там в руководство выбрали, но я вижу, что у них нет понимания, что такое антифашисты, анархисты. Они, скорее, вспоминают протесты желтых жилетов, где сначала все было мирно, а потом стали происходить беспорядки. В их представлении, эти беспорядки устраивали крайне левые и анархисты, которые считают, что если акция прошла без нарушений, без битья стекол, то это и не акция вовсе. И это у них никаких симпатий уже не вызывает. Поэтому объединить широкий круг людей эта акция вряд ли сможет. Кроме того, надо знать, кто такой Станислав Маркелов, а общероссийской известности у него все-таки не было. Я готов объединять и вокруг Маркелова, и вокруг Бориса Немцова, и вокруг Алексея Навального, который сейчас сидит в тюрьме и сидит героически. Посвященная ему акция также будет проводиться в ближайшие дни, и туда скорее придет много людей. Но объединять в нескольких местах тоже полезно: скажем, левых вокруг акции памяти Маркелова, вокруг акции Навального — либералов. В общем, любое объединение полезно.

S: Какой смысл вы вкладываете в лозунг «помнить – значит бороться»? И помните ли вы, как он стал знаковым для акции 19 января?

ЛП: К сожалению, не помню, но вокруг акции традиционно организовывалось много творческих людей. Левые мне этим нравятся, у них много творчества, больше, чем в либеральной среде. Я должен сказать, что немного переживаю за них всех, потому что считал еще в 1990-е и 2000-е годы, что у социал-демократов в России огромный потенциал — но объединяющей фигуры тогда не нашлось. Страна должна пойти влево на фоне сформировавшегося олигархического капитализма, а значит, нужна сильная левая политическая организация.

Кирилл Медведев

российский поэт, публицист, музыкант и активист, сторонник Комитета 19 января. В 2023 году участвует в акции в Париже.

S: Ты участвовал в организации акций 19 января с самой первой акции 2010 года? Как менялась акция за те 12 лет, пока она проводилась в России?

КМ: Комитет 19 января, который занимался организацией, появился в конце 2009 года, когда решили сделать акцию ежегодной. Изначально было решено, что комитет действует анонимно, все, кто представляет его вовне, называются сторонниками. Самой задорной была акция 2010 года, которая закончилась стычками с полицией, после того, как полиция неожиданно попыталась сорвать два запланированных выступления сторонников Комитета. С годами варьировалась численность, некоторые политики разочаровывались из-за анонимности и запрета на политическую символику, кто-то пытался делать отдельные мероприятия. Для кого-то было слишком много антикапитализма, для кого-то слишком мало. Каждый год приходилось пробивать шествие с боем. Но главное, что удалось, это создать традицию. И я считаю, что именно этому столько лет сопротивлялись, пусть даже не осознавая причин, московские власти. Ведь в России из-за крайней деполитизированности очень сложно создать живой политический ритуал, все даты и традиции конструируются и навязываются сверху.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить – значит бороться»? Как он стал знаковым для акций 19 января?

КМ: За 19 января стоят относительно небольшие среды активистов, но в итоге это живая традиция, сочетающая мемориальный элемент с активистским. На этом сочетании стоят все демократические традиции двух последних веков. Главный лозунг 19 января «Помнить – значит бороться» как раз об этом. Мне также нравится, что каждый год комитет придумывал новый центровой лозунг, типа «Москва — антифашистский город», «Антифашизм — это поступок», «Да, смерть фашизму!» или «Антифашизм наш!». Часто слышалось возражение, мол, стоит ли бороться за антифашизм, ведь это что-то, с одной стороны, музейное, с другой – субкультурное, к тому же основанное на негативной повестке. Но сейчас, когда под прикрытием антифашизма идет колониальная война, превратившая в беженцев рекордное количество людей со времен разгрома Третьего рейха, понятно, что бороться за антифашизм стоило и что основная борьба еще впереди.

S: В Комитете 19 января были не только антифашисты, но и правозащитники и более либеральная оппозиция. Почему трагическая смерть Стаса и Насти объединила столь разных людей?

КМ: Потому что Стас и Настя занимались разными вещами, были частью разных сред и объединяли их. Стас был профсоюзным активистом, адвокатом, журналистом, правозащитником, идеологом антифа-движения. Настя была журналисткой и экоактивисткой. К19 это модель нормального гражданского общества в России. Правозащитники с их верой в права человека и юридической базой, которая делает человека гораздо увереннее перед лицом государства. Журналисты и художники с их верой в силу свободного высказывания и свободы информации. Левые с их пониманием экономической, классовой природы ультраправых режимов и идеологий. Профсоюзники, отстаивающие трудовые права здесь и сейчас. Анархисты, способные самоорганизовываться вне больших политических нарративов, для конкретной помощи людям, защиты животных и природы. Феминистки, говорящие о том, что следование даже самым прекрасным гражданским традициям не гарантирует от насилия на частном, семейном, то есть скрытом от общества уровне.

S: В этом году в разных городах по всей Европе акцию солидарности будут проводить российские оппозиционные эмигранты. Как тебе кажется, сможет ли она хоть в какой-то мере стать платформой для солидарности среди левых (в том числе российских и украинских)?

КМ: Да, я считаю акции 19 января должны стать и становятся такой платформой. В Украине, в странах Центральной Азии все эти годы проходили акции 19 января. Сейчас на повестке — война, которую развязал путинский режим, и его возможное перерастание в реальную фашистскую диктатуру. Но все действия Путина усиливают ультраправых в Европе и повсюду, а ультраправые это всегда и везде — террор против правозащитников, профсоюзов, меньшинств, левой и либеральной интеллигенции. Так что антифашизм это по-прежнему общая площадка.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Алиса Сербан

художница, активистка РСД, участвует в организации акции 19 января в Санкт-Петербурге

S: Участвовала ли ты в организации акций 19 января в России до этого года? Если да, то как менялась акция за эти годы?

АС: Да, я участвовала в позапрошлом году и ранее. С каждым разом все опаснее (это справедливо для всех мероприятий) — приходится быть изобретательнее.

S: Насколько сложнее ее будет провести в этом году? Что планируется?

АС: Давать прогнозы сложно, поскольку акции напрямую не касаются СВО, внимание к ним ниже, с одной стороны, с другой, сейчас опасно любое движение. Планируется ряд онлайн-выступлений и агит-прогулка с быстрыми пикетами, вероятно, от традиционного возложения придется отказаться.

S: В Комитете 19 января были не только антифашисты, но и правозащитники и более либеральная оппозиция. Почему, как ты считаешь, трагическая смерть Стаса и Насти объединила столь разных людей? Может ли акция 19 января и в условиях войны быть своего рода платформой для объединения оппозиционных сил — как в России, так и за ее пределами?

АС: Сам акт убийства Бабуровой и Маркелова — шокирующий и отвратительный, за гранью и очень близко. Это не убийство политзаключенного где-то «там», в застенках, это город и улица. Поэтому, кажется, с ним сложно мириться даже боле конъюнктурной «оппозиции». Вряд ли это станет платформой для объединения оппозиционных сил — сейчас, по крайней мере, мы в России не видим никого за пределами левых, кто хотел бы сотрудничать. Как обстоят дела у товарищек и товарищей за границей, я не знаю.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить – значит бороться»?

АС: Когда ты борешься с чем-то огромным и институциональным, всегда есть соблазн начать забывать — так легче. Государство производит немыслимые преступления каждый день, ты пропускаешь их через себя. Очень просто сломаться и замкнуться. Но пока мы помним обо всем, они не смогут остаться безнаказанными.

КИЕВ

К.Ф.

левый активист, участник и организатор акций 19 января в Украине

S: Расскажи о своем опыте организации акций 19 января в Украине. Сталкивались ли они с противодействием?

КФ: Впервые на акцию Комитета 19 января я попал кажется в 2015 году. С тех пор, хоть и не каждый год, но бывал почти постоянно. Последние годы принимал участие в вопросах, связанных с безопасностью мероприятия. Противодействие на моей памяти было всегда. Со стороны разных ультраправых организаций: ГК Азов (будущие «Национальный корпус» и «Гонор»), С14, «Традиция и Порядок», «Национальное сопротивление» Алексея Свинаренко и разных более мелких групп праворадикальных маргиналов.

S: Почему тебе и твоим товарищам было важно проводить эти акции? Насколько связанными друг с другом, с твоей точки зрения, были проблемы ультраправого насилия в России и Украине?

КФ: Для меня лично это было важной вещью. С тех пор как мои взгляды установились, утверждение себя как антифашиста в довольно неблагоприятной для этого среде стало для меня необходимостью. Мне всегда нужно было хотя бы один цветок да принести к местному памятнику на 9 мая, устроить хоть локальный и небольшой, но показ художественных или документальных фильмов на 9 мая или 22 июня и т.д. Эту же акцию я воспринимал не только как личное дело, но и как важный способ консолидации людей с близкими мне взглядами.

Были ли связаны события в Украине и РФ, я не знаю. Я никогда не имел никаких связей в РФ, никогда там не был, и не имел знакомых, поэтому информацию об убийствах, совершенных БОРН (Боевой организацией русских националистов), и конкретно об убийстве Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой я получал в основном из интернета, или просматривая какие-то документалки, например, о Ване Хуторском (российский юрист; неофициальный лидер Содружества красных и анархистских скинхедов R.A.S.H., также убитый БОРН в 2009 году — прим. ред.).

Единственное, что удивляло в сравнении, это то, что такого жесткого противостояния на улицах у нас не было (разве что околофутбольная тема и то почти исключительно в Киеве). У меня не было информации тогда о подобных громких убийствах антифашистов в Украине, да и просматривая количество убийств на расовой почве, происходивших в РФ, нельзя было сравнить их с украинской реальностью.

Однако, читая о подобных событиях в РФ, было страшно понимать, что некоторые »наши» ультраправые начинали копировать этот опыт. В качестве примера здесь можно назвать деятельность такой группировки как Гражданский корпус «Азов». Когда они набирали обороты, по моему мнению, достаточно заметным было влияние нацистов-«иммигрантов», в частности Сергея Коротких («Малюта», Боцман»), «коллеги» известного в РФ Тесака из Национал-социалистического общества. В 2016 году на акцию Комитета 19 января срывать ее помимо многих «наших» ультраправых пришла и группировка преимущественно москвичей во главе с Ромой Железновым по прозвищу «Зухель».

Также помню случай, когда я шел на один из нечастых концертов москвичей из Distemper. Выйдя из метро, я увидел группу нацистов во главе с тем же Ромой, но спокойно прошел мимо них. Как оказалось потом, хоть они и не сорвали концерт, но им все же удалось совершить нападения на каких-то людей. Причем нападали они исключительно на людей, которые приехали на концерт из РФ и которых они, возможно, помнили еще с московских времен. Не исключено, что где-то рядом могла быть другая группа, которая уже искала украинцев.

После переформатирования ГК «Азов» и различных мелких подобных инициатив в партию «Национальный корпус», подобные кадры и ситуации почти сразу исчезли. Часто говорили, что это было связано с их переходом под крыло Министерства внутренних дел и закручиванием гаек внутри движения (в частности, с убийством Ярослава Бабича [одного из основателей и юриста батальона «Азов», заместителя руководителя штаба ГК «Азов» — прим. ред.]).

«Копировать опыт» из РФ стали частично и в насилии на расовой основе. Страшным в этом вопросе оказался 2018 год. Среди самых громких событий — в апреле организацией С14 был совершен ромский погром на Лысой горе в Киеве, сопровождавшийся избиением и сожжением палаток и вещей пострадавших. Другой случай произошел в июне, когда в окрестностях Львова также был совершен ромский погром, в результате которого четырьмя ультраправыми был убит 23-летний Давид Попп. Возможно, за этим всем трудно проследить устойчивую связь, но, мне кажется, это одни и те же процессы, которые происходили на обломках СССР. Однако, если авторитаризм в РФ с помощью репрессивного аппарата смог это остановить после Болотной, то в Украине все началось позже и продлилось несколько дольше.

Хочу уточнить, что я не имею в виду, будто россияне «экспортировали» нам фашизм. Нет. Подразумевается, что «наши» копировали моду и, как ни странно, самыми близкими для этого стали именно российские ультраправые.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить — значит бороться»?

КФ: Смысл этого лозунга, по-моему, с каждым годом все больше и больше выкристаллизовывается. После начала народно-освободительной войны всей Украины 24 февраля 2022 года в окопах российской армии все меньше видно фейковых «антифашистов», в то же время мы видим практическое воплощение клерофашистской идеологии Суркова — «русского мира». Исполнителями этих процессов являются открытые фашисты в виде АУЕ-шной группы «Вагнер» с нацистом Дмитрием Уткиным в руководстве, «Имперский легион», типичных «бойцов за белую расу» из ДШРГ «Русич» и т. п. Где-то среди них спрятались и бывшие баркашовцы, и бывшие члены «Национал-социалистического общества», и бывшие БОРНовцы, которые непосредственно ответственны за убийства на расовой почве, убийство Стаса Маркелова и Анастасии Бабуровой и ряда других антифашистов.

Забываю ли я об этом? Никогда. Сейчас идет борьба, которая должна стереть с лица земли этих преступников силами народа Украины, защищающего свои дома.

С другой стороны, я всегда буду помнить и наших. Несмотря на понятный органический рост русофобии и национализма в украинском обществе (конечно же, раздуваемыми проплаченными «инфлюэнсерами» и государством), героизации азовцев и им подобных, я все же никогда не смогу забыть и простить многих вещей: свое первое сотрясение мозга в «незапланированной» стычке, моего друга, порезанного фашистами (и вынужденного эмигрировать из страны), большое количество избитых друзей и подруг, ромских погромов и т.д. Борьба с этими явлениями, по-моему, еще впереди, хоть пока и отодвинута на второй план.

S: Сейчас проведение акции памяти 19 января как в Москве, так и в Киеве представляется практически невозможным. Левые организуют эту акцию в других странах, вспоминая убитых антифашистов и выражая поддержку политзаключенным. Как ты думаешь, может ли эта акция хоть в какой-то мере стать платформой для объединения и солидарности среди левых (в том числе российских и украинских левых)? Ты сам будешь в этом году участвовать/организовывать?

КФ: В этом году я не буду участвовать в организации такой акции. К тому же, думаю, что вряд ли кто-то будет. У меня нет уверенности, что это сможет стать платформой для объединения (по крайней мере пока), ведь события, которые сейчас происходят, в том числе и военные преступления, нужно прожить и осмыслить всем. Хотя это и звучит просто — «прожить», но проехав по пострадавшим от оккупации районами, увидев места массовых убийств и пообщавшись с местными жителями, это очень сложно сделать. Лично я как-то смог бы попробовать, когда все закончится, но многие ли смогли бы? У меня нет ответа.

ТБИЛИСИ

Кирилл Шумихин

левый активист, антифашист, организатор акций 19 января в Ижевске, Калининграде и Москве. В 2023 году будет участвовать в вечере памяти Стаса и Насти в Тбилиси.

S: Расскажи о своем опыте организации акций 19 января. Почему для тебя было важно в них участвовать?

КШ: В Ижевске я был соорганизатором. Основную работу на себя брал Олег Серебренников. Мы помогали: покупали свечи, печатали листовки. Акция собиралась около Вечного огня, зажигали свечи, раздавали людям листовки, а Олег рассказывал, что это были за люди — Станислав Маркелов и Настя Бабурова.

Почему для меня это было важно? Я с 17 лет был антифашистом, анархистом, состоял в «Автономном Действии». У нас в Ижевске неонацисты тоже убивали людей. Станислава Корепанова (18-летний рэпер и скейтер до смерти забитый неонацистами в 2007 году — прим. ред.), например. Мы приходили потому что ты — анархист, ты — антифашист, и ты поддерживаешь людей, которые пострадали от ультраправого насилия. И память об этих людях ты тоже поддерживаешь. 19 января у Вечного огня всегда было несколько фотографий: Бородаенко, который в Ангарске погиб (анархист, активист АД Илья Бородаенко был убит в 2007 году напавшими на экологический лагерь нацистами — прим. ред.), Джапаридзе (антифашист Илья «Голова» Джапаридзе был убит в 2009 году в Москве в результате нападения неонацистов из группировки «Северные»), Тимур Качарава (гитарист группы «Sandinista!», антифашист, скончавшийся от шести ножевых ранений в шею, нанесенных неонацистами в 2005 году в Санкт-Петербурге — прим. ред.) — то есть в этот день всегда вспоминали многих погибших, не только Стаса и Настю.

В Калининграде мы организовывали пикет вместе с еще одним активистом. В Москве я помогал координировать безопасность колонны вместе с Сократом, вечная ему память (Сократ, или Алексей Сутуга — антифашист, анархист, активист АД, трагически погибший в 2020 году от травм, полученных в бытовой драке — прим. ред.). А потом во время шествия как-то получилось, что мне поручили мегафон, чтобы заряжать кричалки.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить – значит бороться»?

КШ: Нацисты убивают левых, убивают мигрантов, убивают профсоюзников. Это просто идеология ненависти, которой нужно противопоставить социалистический гуманизм с нашей стороны. Об этом необходимо помнить.

S: Как ты считаешь, какое будущее есть у акции 19 января? Может ли она сейчас объединить левых из разных стран и из разных организаций?

КШ: Конечно, у этой акции есть огромный потенциал, потому что она уже связала большое количество городов, и есть много левых, которые занимались ей долгие годы. То есть те люди, которые сейчас помнят Стаса и Настю, и других антифашистов, — а я их видел немало, и в других странах тоже — готовы поддержать эту акцию. Потому что их убийство — это просто какой-то кошмар. Его совершила неонацистская подпольная группировка БОРН, которая специально создавалась, чтобы убирать людей, которые в будущем неонацистском государстве будут не нужны. Поэтому такая акция всегда будет актуальна.

S: А в связи с войной в Украине и путинской агрессией, как тебе кажется, какое место занимает эта акция памяти?

КШ: Можно просто посмотреть на эту букву Z и становится ясно, что это прямая аллюзия на фашистское государство. Путин давно строил его, опираясь на ультраправые группировки и на ЧВК типа «Вагнера». Корни этого проекта — в неолиберальной и фашистской идеологии. И эта ужасная бессердечная война — маркер фашистского поворота государства, именно его путинской формации.

БЕРЛИН

Валя

активистка Феминистского Антивоенного Сопротивления (ФАС), организаторка акции 19 января в Берлине

S: Участвовала ли ты в акциях 19 января в Украине и России? Если да, то было ли что-то, связанное с ними, что тебе запомнилось?

В: Участвовала где-то с 2012 года, как стала регулярно выходить на улицу. С годами ощущение от акций 19 января было все больше, как от вечера встречи выпускников, когда знакомых и товарищей становилось все больше, а вот людей на самих акциях меньше. Но, может, это мое впечатление. Последний раз на акции в России я была в 2020 году.

S: В этом году ты участвуешь в организации акции в Берлине. Можешь в двух словах рассказать о ней?

В: Мы решили попробовать показать, что антифашизм — действительно интернациональное дело, поэтому включили в повестку дня не только солидарность с украинским сопротивлением и требования свободы всем политзаключенным в РФ, требования прекращения дискриминации коренных народов, мигрант_ок, перемещенных персон, людей с инвалидностью и хроническими болезнями, но и солидарность с сопротивлением в Иране, Курдистане и Афганистане, а также критику структурного расизма европейских институций. Таким образом, мы попытались объединить борьбу против правых сил на разных фронтах и в разных странах.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить — значит бороться»?

В: Стас и Настя были убиты за их левые и антифашистские взгляды, за их презрение к национализму и борьбу за права человека. Сейчас мы видим, как ранее прагматичный путинский режим радикализируется и собирает себе идеологию, которая строится на великорусском шовинизме, консервативных ценностях, праве сильного и презрении к демократии. Они больше не стыдятся открытых фашистов в своих рядах. Это то, против чего боролись Настя и Стас. Помнить о них — значит продолжать эту борьбу.

Стас Сергиенко

левый активист, участвует в организации акции 19 января в Берлине

S: Участвовал ли ты в акциях 19 января в Украине? Если да, то было ли что-то, связанное с ними, что тебе запомнилось?

CC: Я участвую в акциях памяти Стаса и Насти регулярно с 2014 года. Даже когда я переехал в Германию, я пытался поддерживать эту традицию. Мы небольшой группой украинских левых эмигрантов организовывали кинопоказы и даже небольшие демонстрации в Берлине. Одну из демонстраций мы провели под российским и украинским посольствами. Для нас было важно солидаризироваться с репрессированными левыми активистами в России — например, по делу «Сети» — и выступить против правого насилия в Украине. В тот год праворадикалы совершили целую серию ромских погромов и убили молодого ромского парня Давида Паппа.

S: В этом году ты участвуешь в организации акции в Берлине. Можешь в двух словах рассказать о ней?

CC: Инициатива шла с разных сторон. Так как постсоветских левых сейчас много в Германии — кто-то убежал от войны, а кто-то от репрессий — я подумал, что было бы логично скооперироваться и провести совместную акцию 19 января. Таким образом, мы бы противопоставили лицемерному путинскому «антифашизму» настоящий антифашизм. Поэтому я предложил это нескольким близким инициативам — For the right to resist, Linke Ukraine-Solidarität Berlin и ФАС (Феминистское Антивоенное Сопротивление). Так образовалась инициативная группа. Наш К19.

S: Какой смысл ты вкладываешь в лозунг «помнить — значит бороться»?

СС: Россия начала вторжение под лицемерным предлогом «денацификации». И действительно: в Украине существует проблема с ультраправым насилием, но нам не нужна такая «помощь». Российская агрессия привела только к усилению праворадикальных групп в Украине, хотя они все также не задают порядок дня. Теперь украинские левые вынуждены противостоять как агрессии, так и правому повороту внутри страны (как в плане экономических, социальных, так и культурных политик), который ведет к усилению авторитарных тенденций.

АЛМАТЫ

Олжас Кожахмет

активист, участник клуба «Рессентимент», организатор акций 19 января в Алматы

S: С какого года в Казахстане проводятся акции 19 сентября? Почему вы с товарищами решили их организовывать?

ОК: Мероприятия, посвященные годовщине 19 января, мы с товарищами проводили несколько раз в 2010-е годы. Это были кинопоказы с дискуссией. Ярко запомнился первый такой ивент: смотрели и обсуждали совершенно пророческий фильм «Бакенбарды». Организовывали, потому что было важно проявить солидарность с российскими товарищами. Тогда мы только нащупывали связи и пытались понять российский внутрилевый контекст (как выяснилось позднее, видели его в сильно идеализированном свете, но он и был однозначно лучше нынешнего). Мы изначально пришли к социалистическим идеям через интерес к традициям антифашистского активизма, и убийство Маркелова и Бабуровой стало сильным потрясением.

S: Насколько для Казахстана актуальна проблема ультраправого насилия?

ОК: Мы дважды попытались связать мемориальное мероприятие с казахстанской актуальной повесткой, в которой после 2014 года значительно усилились и кристаллизовались правоконсервативные настроения как майданного, национал-либерального толка, так и антимайданного ватнического. Начиная с того времени, уровень противостояния между этими идеологемами — усиленный экономическим кризисом и политизацией — значительно вырос, порождая уже не только сетевые срачи, но и обоюдные судебные иски с реальными сроками. Власти использовали ситуацию в своих целях, устраивая показательные процессы над казахскими националистами или пророссийскими юнионистами и создавая себе образ единственного гаранта безопасности и хранителя дружбанародных устоев, без твердой руки которого все свалится в тотальную межэтническую резню.

Особенно четко это противостояние кристаллизовалось после начала полномасштабной войны России против Украины. Большая часть общества так или иначе выступает на стороне Украины, но под действием российской пропаганды находится также немало казахстанцев, в основном русских и русскоязычных, что дало националистическим спикерам возможность успешнее продвигать тезисы о необходимости вытеснения русского, обвинять всех русскоязычных в пятиколонности и сепаратистских настроениях, требовать переименования северных городов и тотальной декоммунизации. Тезис о том, что Путин «возрождает СССР» довольно популярен в этой среде. Наиболее медийно активные юнионисты пересказывают эту мысль с положительным знаком и не демонстрируют способности к рефлексии, просто повторяя за кремлевской пропагандой. У них нет никаких шансов для политической мобилизации, но они исполняют роль удобного пугала, дискредитируя идею двух государственных языков и позитивное отношение к советскому опыту.

В республике проблема ультраправого насилия никогда не носила характер подпольно-террористический, не было ничего похожего по масштабам на российские наци-группировки с сериями убийств. Но с годами растет — или, скорее, становится всеобщим достоянием из-за широкого распространения соцсетей — число инцидентов на национальной, языковой или идентитарной почве. Наиболее масштабные из них принимали форму настоящих погромов, самым известным из которых стала трагедия в Жамбылской области в Кордайском районе в 2020 году, где бытовой конфликт с дунганами привел к массовым беспорядкам и сожженным домам. 11 человек погибло, а примерно 24 тысячи (около половины всего дунганского населения района) было вынуждено бежать в сопредельный Кыргызстан. Было много конспирологических теорий о роли в событиях статусных националистических селебрити, продвигалась даже гипотеза, что это была спецоперация КНБ по «репетиции» январских событий прошлого года. Словом, общество показало свою полною беспомощность в осмыслении трагедии. Огромное число людей поддалось шовинистическому угару, упирая на то, что конфликт начался с нападения дунганских гопников на казахское семейство. Этим же руководствовались и власти, осудившие тех, кто дал повод для погромов, но вообще не затронувшие погромщиков. Был создан опасный прецедент, показавший, что власть — нетерпимая к забастовкам или обычным митингам с политическими и экономическими требованиями — становится крайне осторожной, когда речь заходит о противостоянии ксенофобному насилию.

Таким образом, казахстанские и вообще туркестанские марксисты находятся в сложной и во многом уникальной ситуации, в которой придется противостоять очень разным враждебным повесткам, с каждой из которых есть совпадения по различным вопросам. Думаю, что в этой тяжелой работе нам будет помогать и опыт российских товарищей, таких как Станислав Маркелов, Анастасия Бабурова и люди, продолжающие их дело сейчас — в гораздо более тяжелых условиях, когда идеология БОРН стала государственной.

S: Как тебе кажется, могут ли акции 19 января стать своего рода платформой для солидарности среди левых из стран бывшего СССР?

ОК: Акции 19 января могут стать платформой для солидарности среди левых из стран бывшего СССР, но для этого потребуется совершенно иной уровень развития. Кропотливая и целенаправленная политика памяти и даже постпамяти, без которой в левом сегменте воцаряется один лишь гоблиновский шлак.

Иллюстрация к тексту: Таль Явин