Бахмутский журнал «Забой» — летопись социалистической украинизации Донбасса

1929 год. По центральным улицам Бахмута, который несколькими годами ранее был переименован в Артемовское, идет многолюдная демонстрация комсомольцев. Впереди колонны несут большие буквы украинского алфавита, сложенные в слово «Культпохід». Цель комсомольской акции — популяризировать украинские книги среди жителей города. Над колонной реют красные флаги и возвышаются плакаты с украиноязычными лозунгами: «Пролетарі всіх країн єднайтесь». В руках демонстранты держат внушительные макеты с копиями обложек книг, изданных недавно разными издательствами УССР. Среди них роман «Уркаганы» Ивана Микитенко о судьбе беспризорных подростков, роман «На-гора» Николая Ледянко о жизни дореволюционного Донбасса, а также роман «Голубые эшелоны» авторства звезды тогдашней украинской литературы Петра Панча. Грузовики везут агитационные инсталляции в стиле авангарда. На одной из них изображен двуглавый орел, который сковывает цепями шевченковский «Кобзарь» — символ угнетения украинского слова царским режимом…

Кадры кинохроники, запечатлевшие эту манифестацию в Артемовском[1], — уникальный документ эпохи, отразивший приход политики украинизации на Донбассе. Тогдашний народный комиссар образования УССР и вдохновитель украинизации Николай Скрипник, который сам был родом из Ясиноватой, что на Донбассе, так описывал эти процессы:

«Когда-то многие товарищи считали, что Донбасс — это не Украина, а рабочие Донбасса в большинстве своём не украинцы. Оказывается теперь, что это совершенно неправильно; среди горняков 3/4, то есть около 70% рабочих, украинцев. На новые заводы, шахты идут новые тысячи, десятки и сотни тысяч рабочих из села. Надо, чтобы основные кадры донбасского квалифицированного пролетариата овладели украинским языком, украинской книгой, украинской культурой для того, чтобы иметь возможность влиять на эти новые рабочие слои. Украинская книга, библиотеки, украинский театр, украинская газета помогут донбассовцам овладеть украинским языком и приобрести себе знания украинской культуры»[2].

Донбасс действительно получил свои украинские газеты, библиотеки и театры. Но едва ли не самым ярким феноменом того времени и выразителем этих процессов стал бахмутский литературный журнал «Забой» и одноименный союз пролетарских писателей.

Передовица первого украиноязычного номера «Забоя», сентябрь 1929 года

Рождение «Забоя»

И журнал, и писательская организация были созданы в Артемовском — так с 1924 года стал называться Бахмут — еще на заре 1920-х годов, до активного развертывания кампании по украинизации. В те годы Бахмут был административным центром Донецкой губернии УССР, в которую входили современные Донетчина и Луганщина, а также часть Ростовской области (эти районы впоследствии передали в состав РСФСР). Потеряв столичный статус в пользу Сталино — как тогда назывался Донецк — Артемовское продолжало оставаться центром донбасской культуры, и прежде всего литературного процесса. Неудивительно, что журнал и одноименный литературный союз появились именно здесь.

Основали «Забой» два российских писателя Михаил Слонимский и Евгений Шварц, которые в поисках заработков в 1923 году переехали из Петрограда в Бахмут, чтобы устроиться на соляной рудник им. Карла Либкнехта (ныне Соледар). Бахмутские газетчики из издания «Всероссийская кочегарка» уже некоторое время вынашивали идею литературного журнала, поэтому восприняли приезд «столичных» писателей как провидение, ведь у последних был опыт и главное — связи с тогдашними звездами литературы[3].

Первый номер журнала вышел в сентябре. Тираж 32 тысячи экземпляров. В нем напечатали главы из повести Николая Никитина, стихи Николая Чуковского, рассказы Михаила Зощенко — все петроградцы. Украинских авторов почти не было: в выпуск вошли произведения Павла Байдебуры из Харькова и Порфирия Трейдуба из Краматорска. Редакция и сама признавала проблему оторванности от местного контекста:

«…о литературной части. Самый крупный недостаток в ней – отсутствие отражения жизни донецкого пролетария. Почему это произошло? Да потому, что рассказы написаны столичными писателями, слишком мало знакомыми с местной жизнью. Значит, эту беду легко поправить. Нужно, чтобы в следующих номерах "Забоя" на первом месте были произведения наших донецких писателей из рабочих»[4].

Проблему дефицита местных авторов решили созданием в 1924 году писательской организации Донбасса, которая получила то же название «Забой». В нее вошли такие писатели и литературные критики как бахмутцы Алексей Селивановский и Борис Горбатов, краматорец Порфирий Трейдуб, луганец Арсений Заходяченко, константиновец Феликс Ковалевский и многие другие[5].

План развития литературного движения Донбасса был следующим: ячейки «Забоя» образуются на шахтах и заводах, центр в Артемовском, налаживается связь с массами[6]. Такие ячейки появились в Константиновке, Краматорске, Кадиевке, Горловке, Лисичанском, Мариуполе, Луганском[7]. Литературу творили обычные рабочие, которым часто не хватало грамотности и писательского мастерства, но у которых не было недостатка в энтузиазме.

«Догоняя время, мы упорно учились [...], ходили на курсы, в общеобразовательные вечерние школы, занимались в ремесленных училищах, готовились к поступлению на рабфаки, в институты. Многим из нас не хватало не только "философского багажа" и литературной техники, но и общего знания», — подчеркивал Феликс Ковалевский[8].

Август 1928 года, город Константиновка, шахта «Северная». Слева направо: «забойцы» Алексей Фарбер, Феликс Ковалевский, Василий Гайворонский, Павел Беспощадный, Борис Павловский

Показательным примером такого энтузиазма была деятельность Феликса Ковалевского в родной Константиновке. Он возглавил клуб химиков и стал вести активную просветительскую деятельность начиная с выдачи библиотечных книг и распространения газет среди заводчан. За пять лет свершилась местная «культурная революция». В 1921 году газеты читали единицы, а в 1926 — уже несколько тысяч[9]. При клубе действовали различные творческие и спортивные кружки, заработало кино. Хулиганам и хулиганству была объявлена настоящая война. Под покровительством Ковалевского в Константиновке сформировалась и мощная ячейка писателей «забойцев», среди которых Василий Гайворонский, который впоследствии, во времена украинизации журнала, станет его соредактором.

Схожие процессы имели место и в других уголках Донбасса. Под влиянием кампании по ликвидации неграмотности, культурного и политического поощрения интереса рабочих к литературе, происходили буквально тектонические изменения. Роль «Забоя» в этих трансформациях трудно переоценить. В 1927 году украинский писатель Лев Скрипник из Ясиноватой, племянник народного комиссара образования Николая Скрипника, так описывал изменения на Донбассе:

«Двенадцать лет назад я был в Донбассе — в Сталино теперь, а тогда Юзовском районе. Тогда на шахтах царила поножовщина и темнота. Шахтеров не было. Была "шахтерня". Эта "шахтерня", изможденная чрезмерным трудом, всегда полуголодная, при малейшей возможности пьянствовала, дебоширила. Книги? О книгах ничего тогда не знали. Книги читали только штайгеры, инженеры, конторщики и еще небольшое число шахтеров. [...] большинство к книгам относилось с презрением. [...] Теперь Донбасс современный. Сталино — ячейка пролетописателей Донбасса "Забой". Артемовское — "Забой". Луганское — "Забой". Мариуполь — "Забой". А литкружки при шахтах? [...] Пишут и забойщики, и электрики, и слесари, и служащие. Но что имеет большое значение, так это то, что не только пишут. Нет! Кроме этого, ведется еще серьезная учеба. Изучают теорию литературы. Изучают украинских поэтов, русских классиков [...] и даже не верится иногда, что сидишь на собрании литкружка при руднике, а не где-то в доме прессы или в доме имени [Василия Элана] Блакитного»[10].

Украиноязычная поэзия «забойца» из Горловки в выпуске журнала №5, май 1928 года

Что можно сказать о произведениях донбасских литсоюзовцев? Классическая украинская литература обращалась к быту и социальным драмам крестьян. Киевские и харьковские писатели того времени экспериментировали с новыми для нее сюжетами большого города. Писатели же Донбасса полностью погружаются в поэтику жизни гигантских заводов и фабрик, которые не могли не будоражить воображение вчерашних выходцев из сел или мелких украинских городков. Индустрия в их произведениях предстает как мощная динамичная стихия, которая, впрочем, не является непреодолимой и отчужденной — она подчиняется организованной воле человеческих сообществ. Марксизм, популяризируемый всеми рупорами того времени, учил, что материальный мир познаваем и изменяем под влиянием организованных сил. Трудно было ожидать от рабочих, которые лишь недавно овладели грамотой, постижения тонкостей марксистской теории. Но дух того, что человек способен укрощать стихии и преобразовывать мир вокруг себя, ощущается буквально в каждом произведении литераторов Донбасса 1920-х — 1930-х годов. И это делает литературу «забойцев» уникальной.

«О чем же поют "забойцы"? Какие песни поют они, что говорят они в своих произведениях о Донбассе? Сталино и Сталинская округа — места тяжелой индустрии. Здесь за дымом и гарью не видно как восходит солнце, и как оно заходит. Породы глея заслоняют здесь зарю и тысячи ночных фонарей обкрадывают небо, сияющее звездами. Ночью вспыхивают доменные зарева и неудивительно, что природа здесь "загнана в подметку". [...] Исчезает деревня. И те, кто сначала писали о тоске по селу, "забойцы" пишут теперь бодрые, воодушевленные стихи», — излагает Лев Скрипник[11].

Украинизация

На протяжении первых шести лет существования «Забоя» журнал оставался на 95% русскоязычным. Это обусловливал и редакторский состав, сформированный из русских, и грамотность, которая была распространена прежде всего среди русского и еврейского населения городов, и преподавание этой же грамоты в школах и рабфаках на русском языке, и популярные тренды, которые задавались прежде всего столичными писателями. Сложилось и так, что литсоюз «Забой» напрямую входил в ВАПП — Всесоюзную ассоциацию пролетарских писателей — и имел гораздо более прочные связи с Москвой, чем с Харьковом[12].

В 1929 году в Бахмут переезжает уже известный в то время украинский писатель Иван Ле и вместе с местными литактивистами берется за украинизацию «Забоя». Он поселяется в доме с окнами на центральную площадь — Майдан Воли — где возвышался гигантский конструктивистский памятник Артему авторства Ивана Кавалеридзе. Миссия приезда Ле — возглавить обновленную редакцию журнала «Забой», который в последний год переживал кризис и выходил нерегулярно. Отныне издание должно было практически полностью украинизироваться. Вместе с ним в Бахмут приехал другой писатель — Иван Микитенко, который должен был возглавить и украинизировать литературный союз «Забой», перешедший тогда уже в подчинение Всеукраинскому союзу пролетарских писателей с центром в Харькове. Первый украиноязычный номер «Забоя» увидел свет в сентябре 1929 года.

Передовица второго украиноязычного номера «Забоя», октябрь 1929 года

«Вместе с социалистическим строительством в сфере хозяйства, на Украине широко разворачивалась и культурная революция, которая под руководством коммунистической партии большевиков Украины проводилась и проводится под лозунгом ленинской национальной политики, под знаком украинизации как советского государственного аппарата, так и пролетарских масс. Начался чрезвычайно буйный, небывалый еще в истории расцвет украинской советской культуры, — говорится в программной статье «Забоя» того сентябрьского выпуска, — Донбасский пролетариат в деле украинизации не только не отстал, а даже начал опережать своих товарищей из некоторых других промышленных центров Украины. Тираж украинских газет в округах Донбасса увеличился очень быстро в несколько десятков раз, а во время культпохода в одной только Артемовской округе продано украинской литературы более чем на 100 тысяч рублей. Все это факты, наглядно свидетельствующие о буйном развитии украинской культуры, об активном участии в украинском культурном процессе широких пролетарских масс Донбасса под руководством своей партии. [...] Единогласным постановлением третьего съезда "Забой" превратился в украинскую вседонецкую литературную организацию с русской и еврейской секциями. [...] И характерно, что 60% выступавших делегатов съезда говорили с трибуны совершенно свободно на чистом украинском языке. [...] Теперь "Забой" не отстанет ни на момент от кипучей культурной жизни Советской Украины...»[13].

Новая украинизированная версия журнала качественно отличалась от выпусков предыдущих лет. Улучшается дизайн обложек, верстка, растет количество иллюстраций. Среди последних немало визуальных работ как известных украинских художников, так и начинающих донбасских иллюстраторов из художественного отдела союза «ИЗО-Забой».

Украинизация как журнала, так и литсоюза была действительно глубинной. Количество материалов на украинском в каждом из выпусков достигало 70-80%. Их авторами становились и известные уже украиноязычные писатели, и те «забойцы», ранее писавшие на русском, и новые авторы как из числа украиноязычных рабочих, так и из тех, кто лишь недавно овладел украинским. Некоторые произведения по согласию авторов переводили с русского.

«Часть русифицированных забойцев» перерастает в число писателей-украинцев, — писал Феликс Ковалевский в газете «Луганская правда» после принятия решения об украинизации союза. — Значит ли это, что все русские писатели должны в своем творчестве перейти на украинский язык? Конечно, нет. Однако для каждого "забойца" должно быть, бесспорно, ясным одно: русские писатели "Забоя" должны давать, прежде всего, украинскую тематику – жизнь, быт и социалистическую стройку Донбасса советской Украины. Они обязаны изучить украинский язык и всем своим творчеством способствовать развитию и укреплению украинской по форме и интернациональной по содержанию пролетарской культуры»[14].

Передовица «Забоя», март 1931 года

Политика коренизации, составной частью которой была украинизация, имела целью не только и не столько преодоление имперского наследия. Она несла вполне конкретный политический смысл. Своей опорной социальной базой большевики считали прежде всего пролетариат крупных городов, составлявший меньшинство посреди моря крестьянства. В ходе индустриализации и последующей урбанизации города наполняли выходцы из деревень, которые часто приносили с собой «мелкобуржуазное сознание», деструктивные для советского строя настроения и модели поведения. Коренизация должна была сделать переход крестьян в пролетарскую среду более плавным и естественным, партия стремилась завоевать их доверие и политическую лояльность. В июньском номере «Забоя» 1930 года этому аспекту борьбы с «русотяпством» посвящена обширная редакционная статья:

«На Украине, как наследие царизма, осталось довольно досадное явление — это двуязычие пролетариата и крестьянства. Украинский пролетариат на протяжении десятилетий русифицировался, крестьянство же, угнетенное экономически и национально, глубоко укрыло в себе все свои национальные особенности, в частности сохранило язык. Этот момент слишком часто вредит взаимопониманию пролетария с неимущим крестьянином. [...] Сознавая эту задачу, он отправился в поход за овладение украинской пролетарской культурой сегодняшнего дня. [...] Широкие массы рабочих, в частности пролетариат Донбасса, всеми средствами берутся за приобщение к украинскому культпроцессу, требования его настолько настойчивы, что часто руководящие органы, профессиональные, низовые культурные центры, и нередко не только низовые, не успевают идти с ними в ногу. [...] двуязычие и двукультурность может стать большим препятствием. Его надо как можно быстрее ликвидировать»[15].

Идеи урбанизации с языковой адаптацией городов под этническое большинство сельской периферии не были каким-то изобретением или политическим трюком украинских национал-коммунистов. Эти идеи были распространены среди революционеров начала прошлого века. К примеру, тот же Иосиф Сталин, дифирамбы в чей адрес нередко находили место на страницах «Забоя» и прочей украинской периодики конца 1920-х-начала 1930-х годов, в своих ранних работах по национальному вопросу высказывал те же идеи о неизбежном языковом растворении тогдашних городов из-за наплыва нового пролетариата из деревни:

«Нельзя идти против истории. Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы. Лет сорок тому назад Рига представляла собой немецкий город. Но так как города растут за счет деревень, а деревня является хранительницей национальности, то теперь Рига — чисто латышский город. Лет пятьдесят назад все города Венгрии имели немецкий характер, теперь они мадьяризированы. То же можно сказать о тех городах Украины, которые носят русский характер и которые будут украинизированы, потому что города растут за счет деревни. Деревня — это хранительница украинского языка, и он войдет во все украинские города как господствующий элемент»[16].

Конструктивистский памятник Артему в Бахмуте авторства Ивана Кавалеридзе, установленный в 1923 году, и разрушенный во время немецкой оккупации в 1943 году

Что и говорить, если даже товарищ Артем (Федор Сергеев), в честь которого был переименован город Бахмут, и который в современной историографии заработал репутацию «украинофоба» за создание Донецко-Криворожской республики, в конце концов признал необходимость украинизации городов Донбасса. «Украинизация города, его приближение к деревне хотя бы по языку, раскацапывание города — очень полезно», — писал он в письме к Ленину 12 июня 1920 года[17].

«Забою» суждено было стать рупором украинизации Донбасса и голосом украинского рабочего движения этого края.

Расцвет

В отрывочных воспоминаниях о своей деятельности во главе «Забоя», написанных в 1960-х годах, Иван Ле сетует, что в огне Второй мировой войны сгорели все его дневники и протоколы литературных заседаний, поэтому память воспроизводит лишь определенные эпизоды. Ле вспоминает, что после приезда в Бахмут он быстро сблизился с местным русскоязычным писателем Борисом Горбатовым, шахтерским поэтом и прозаиком Григорием Баглюком родом из Брянки, что на Луганщине, а также поэтом-горняком Павлом Беспощадным из Горловки.

«Моим консультантом в делах литературной жизни Донбасса, можно сказать правой рукой, и в руководстве литературными делами был Григорий Баглюк. Организаторского таланта у этого прыткого поэта хватало и не только для наших "забойских" дел. [...] Литераторы Донетчины в то время наиболее выразительно себя определяли в тесной и активной связи с производственными коллективами шахт и заводов. Наиболее оперативной формой нашего единения с шахтерами, с рабочими и инженерами заводов были те литературные выступления. И мне просто трудно сейчас вспомнить хотя бы одну такую встречу, где бы не выступал в авангарде наш Паша [Беспощадный]. [...] Организаторские способности Баглюка будто дополняли поэтическую силу и писательский авторитет Беспощадного. И не удивительно, что вокруг них, кроме Горбатова и Селивановского, которые впоследствии переехали в Москву, набралась талантливая молодежь. Владимир Торин, Юра Черкасский, Михаил Снежин да и старейший в Донбассе "начинающий" Гонимов...»[18].

После налаживания работы обновленной редакции и написания нескольких произведений о рабочей жизни — среди которых опубликованный в журнале роман «Интеграл» — Иван Ле не задержался на Донбассе надолго. В 1930 году он уехал в Узбекистан, чтобы работать над «Романом Межгорья», передав дела местным кадрам.

Редактором «Забоя» становится Григорий Баглюк, а его заместителем — Василий Гайворонский. Эти двое выходцев из рабочей среды познакомились еще в первой половине 1920-х в редакции журнала «Молодой шахтёр» и с тех пор их объединяла крепкая дружба и общие взгляды.

«Четыре года мы с Баглюком вели тяжелую работу. Почти в каждом городе и многих поселках возникли кружки "Забоя", состоявшие из молодежи, которая интересовалась литературой. Ими надо было руководить, помогать, приходилось кому-то из нас двоих всегда куда-то ехать. Наш двухнедельный, на сорок восемь страниц, иллюстрированный журнал "Забой", который уже печатался исключительно на украинском языке, имел тираж 32 тысячи экземпляров», — вспоминает Гайворонский в своих мемуарах, написанных уже через несколько десятилетий в заокеанской эмиграции[19].

Призыв выписывать «Забой» в 1931 году. Дизайн Григория Говберга и П. Кривохиженко

Именно в период руководства Баглюка и Гайворонского на Донбассе разворачивается форсированная индустриализация — первый пятилетний план. Украиноязычный «Забой» не мог оставаться в стороне от этих процессов. Со страниц журнала не сходят стихи, повести и очерки, посвященные индустриальному развитию Донбасса. Профессиональные писатели записываются в ударные бригады для написания произведений о шахтах и заводах, берут на себя социалистические обязательства и отчитываются о выполнении перед рабочими коллективами. Часто же написанные обычными рабочими — строителями, шахтерами, металлургами — такие произведения полны энтузиазма очевидцев и непосредственных участников большого строительства.

Двое слесарей завода, Митя и Костя, получают задание от мастера выточить сложные подшипники. Митя вызывает Костю на социалистическое соревнование — несмотря на сложность, они заканчивают работу до завтрака и оба побеждают. Таков сюжет рассказа «Ударники», слесаря-ударника Столпера с мариупольского завода им. Ильича[20], написанный на грамотном украинском языке с массой технически-заводской терминологии и непривычной для современного читателя лексики «скрипниковки». Это образец типичного произведения, которые десятками публиковались в «Забое» в те годы.

Выходят в журнале и основательные литературные произведения профессиональных «забойцев». Печатаются роман Григория Баглюка «Молодость» и его же повести «Горизонт 470» и «Проект», роман Георгия Морягина «Металлурги», повесть Демьяна Семенова «Вторая Восточная», кино-поэма Юлиана Западинского «Восстание», роман Георгия Шишова «Победители», повесть Василия Гайворонского «Разминовка» — все на украинском языке.

Как и остальные издания того времени, «Забой» не остался в стороне от кампаний идеологической травли и одобрения репрессий. Например, в декабрьском выпуске за 1930 год выходит статья «Приговор миллионов», посвященная делу о вредительстве т.н. «Промпартии». Ее иллюстрирует фото, на котором Павел Беспощадный зачитывает своё стихотворение «К стенке» на митинге в Краматорске[21].

«Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии. Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы и разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу. Вот почему попытки некоторых "литераторов" и "историков" протащить контрабандой в нашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со стороны большевиков решительный отпор», — цитируется письмо Сталина на редакционной полосе январского выпуска «Забоя» 1932 года[22].

Передовица «Забоя», апрель 1931 года

Кто мог знать, что вскоре сам журнал и его редакторский коллектив разгромят по обвинению в том же троцкизме?

Разгром

В сентябре страшного 1933 года увидел свет последний номер украиноязычного журнала «Литературный Донбасс» — под таким названием выходил «Забой» в последний год своего существования. Под новым названием и в новом, более литературном формате, было напечатано всего восемь выпусков.

Этот последний номер невольно привлекает к себе особое внимание. Дизайн обложки выполнен выдающимся харьковским художником Василием Ермиловым. Внутри — никаких редакционных статей или заявлений, только литература и критика. Мы находим там рассказ бывшего редактора журнала Ивана Ле «Ее карьера» и произведение языкового корректора Юлиана Западинского «Накануне», роман Николая Ковшика «С берегов», стихи энтузиаста украинизации Василия Иванова-Краматорского и других.

Наиболее симптоматичным для своей эпохи материалом того выпуска «Литературного Донбасса» является критика харьковского партийного деятеля Андрея Хвыли под названием «Куда ведут дороги шведских могил?». Это разгромная, хотя и не без таланта написанная, критика на все творчество Николая Хвылевого. Шведские могилы, которые усеяли украинскую землю после похода Карла ХІІ, указывает критик — образ, который регулярно всплывает в произведениях Хвылевого, — это тоска по нереализованному европейскому пути Украины вне власти Москвы. Хвылевого, по словам автора, не интересует строительство новой жизни, он тоскует по утраченному шансу нации волюнтаристов, перекликаясь в этом с фашистом Дмитрием Донцовым[23].

«Писателя снова засосала националистическая трясина, и он пал жертвой украинского национализма, сделав свой последний выстрел против социализма», — так заканчивает свою статью Хвыля. «Выстрелом против социализма» он называет самоубийство Хвылевого, совершенное 13 мая 1933 года.

Хвыля происходил из среды национал-коммунистов, но ловко дрейфовал вместе с меняющейся политикой партии. Будучи сначала энтузиастом политики украинизации, впоследствии он превратился в обличителя своих бывших друзей. В том же 1933 году Хвыля примкнул к кампании травли главного украинизатора страны Николая Скрипника[24]. 7 июля — двумя месяцами позже Хвылевого — застрелится и Скрипник.

Пришло сворачивание украинизации, поэтому судьба «Литературного Донбасса» была предрешена. Василий Гайворонский так вспоминает это в своих мемуарах:

«...К концу 1933 года или началу 1934 года у нас в Донбассе должен был состояться съезд писателей. Но ни мне, ни Баглюку, ни кому-то другому из украинских писателей быть на нем не пришлось. Витали слухи, что Москва проектирует формальное присоединение Донбасса к России, а потому можно ожидать репрессий против всего, что украинское. И это ожидаемое наступление началось с того, что однажды ГПУ закрыло полотнищами машины, на которых печатался "Литературный Донбасс", посвященный съезду, поставило возле машин вооруженную охрану, а уже ночью начались аресты. Арестованы лишь несколько душ, в том числе Баглюк и я. А остальных писателей взяли под надзор. Конечно, кто имел возможность, те сбежали. И таким образом, избавившись от украинцев, кучка русских писателей П. Беспощадный, П. Северов, П. Чебалин захватила журнал в свои руки, русифицировала его, назвав уже по-русски "Литературный Донбасс", и издают они его до сих пор»[25].

Передовица последнего украиноязычного «Литературного Донбасса», сентябрь 1933 года, дизайн Василия Ермилова

Руководил делом Баглюка и других украинских «забойцев» непосредственно секретарь Донецкого обкома партии Саркис Саркисов, выходец из Нагорного Карабаха, назначенный на эту должность как раз в сентябре 1933 года. Исследователи ссылаются на выписку из протокола заседания бюро обкома партии под №77 от 3 октября 1933 года «О троцкистских элементах среди писателей», подписанного Саркисовым. Именно на бюро обкома было принято решение арестовать писателей Баглюка, Гайворонского, Чулкова[26].

После ареста Баглюка 7 ноября 1933 года разворачивается публичная кампания по его дискредитации. В резолюции съезда писателей и литкружковцев Донбасса, который состоялся в ноябре-декабре, читаем:

«Первый Вседонецкий съезд советских писателей констатирует, что некоторые руководители литературного движения в Донбассе (Баглюк) оказались агентами контрреволюционного троцкизма, ведущими подлую двурушническую контрреволюционную работу по срыву партийной линии в литературе и активно препятствовали выдвижению новых художественных сил , которых воспитала и воспитывает социалистическая революция , протаскивавшими контрреволюционный троцкизм и восхваление украинских националистов — шпионов, агентов польского и германского фашизма. [...] В 1934 году журнал, который будет выходить в основном на русском языке, значительно улучшит отдел художественной прозы и поэзии...»[27].

В конце 1933 года печатается первый русскоязычный выпуск журнала, где репрессированные украинские авторы разоблачались как «двурушники, троцкисты, затесавшиеся в ряды советских писателей Донбасса»[28]. Изменив состав редакции, журнал «Литературный Донбасс» перебазировался в столицу края — Сталино, где продолжил выходить на русском языке, а украиноязычные произведения практически исчезли с его полос. Произошел разгром украинских литературных сил на Донетчине[29].

Эпилог

История журнала «Забой» была бы неполной без рассказа о дальнейших судьбах его редакторов и авторов. Сталинская система могла стремительно возносить людей по социальным лифтам и так же легко сталкивать их в пропасть, поэтому судьбы «забойцев» поражают своей вариативностью.

Иван Ле успешно пережил молох репрессий и превратился в признанного корифея украинской советской литературы. Его исторические романы, такие как «Хмельницкий», идеально ложились в [пост]сталинский советский канон о единстве украинского и русского народов. В течение долгих лет Ле был членом президиума Союза писателей УССР. Имел ряд государственных премий. Умер в Киеве, дожив до глубокой старости, и с почестями похоронен на Байковском кладбище.

Призыв выписывать «Забой» в 1931 году с анонсом произведений Ивана Ле «Интеграл» и «Роман Межгорья»

Бахмутский русскоязычный писатель Борис Горбатов, стоявший у истоков журнала, еще в конце 1920-х годов переехал в Москву и сделал стремительную карьеру, о которой могли только мечтать провинциальные писатели. Ходил в арктические экспедиции, по мотивам которых издал свои самые известные романы и стал лауреатом Сталинской премии. Умер в возрасте 45 лет, имея всесоюзное признание. Другой русскоязычный литератор — Павел Беспощадный из Горловки — приобрел славу самого известного поэта Донбасса. Его стихи о шахтерском труде со временем стали считаться фольклором. Похожая судьба и русскоязычных писателей Петра Чибалина и Петра Северова, унаследовавших у репрессированных «Литературный Донбасс» — они плодотворно печатаются на Донбассе и за его пределами, оба проходят войну, умирают в старости уважаемыми писателями.

Другим «забойцам» повезло значительно меньше. Украиноязычный новеллист Лев Скрипник, после самоубийства его дяди и публичных обвинений в троцкизме в 1933 году, не пишет больше ни слова. Его дальнейшая судьба неизвестна, хотя и существует версия, что он к тому времени уже был зависимым морфинистом[30]. Считается, что Лев Скрипник умер в 1939 году в Полтавской психиатрической больнице. Первый украиноязычный поэт «Забоя» Василий Иванив-Краматорский теряется после разгрома журнала. Некоторые источники утверждают, что он был репрессирован и казнен в 1938 году, но точных подтверждений этому нет[31]. Энтузиаст-кружковец Феликс Ковалевский сбежал от репрессий в Ростовскую область и больше не публиковался[32]. В водовороте репрессий пропал без вести украинский литредактор «Забоя» и автор нескольких романов Юлиан Западинский[33].

Едва ли не наиболее драматично сложились судьбы двух редакторов украинизированного «Забоя» — Василия Гайворонского и Григория Баглюка.

Арестованный по обвинениям в троцкизме в ноябре 1933 года, Гайворонский был выпущен ввиду недостаточности доказательств. Тогда же в Харькове должен был выйти его роман «Пугачевский рудник», но по политическим причинам тираж конфисковали. Гайворонский решил не рисковать, поэтому покинул Украину и уехал на северный Кавказ.

«В Ставрополе, на северном Кавказе, я ходил с сундуком по улицам как стекольщик, вставлял оконные стекла, на Каспийском море два года ловил рыбу для дагестанского рыбтреста, в Славянске работал грузчиком. Так до Второй мировой войны. И только под немецкой оккупацией я снова начал писать рассказы. Печатал их во ''Львовских вестях'', в ''Краковских вестях'', в некоторых берлинских газетах», — пишет Гайворонский в мемуарах[34].

После войны он оказался в лагерях «displaced persons» в Баварии, откуда выехал в США. В эмиграции возвращается к писательской деятельности и получает признание среди диаспоры. Произведения Гайворонского преимущественно посвящены родному Донбассу и страницам его собственных мытарств. Повесть «Заячий пастух» он посвятил своему репрессированному другу — редактору «Забоя» Григорию Баглюку. Из-за материальных трудностей у Гайворонского оставалось мало сил на литературу: он часто был безработным, работал грузчиком в одном из издательств, уборщиком в ресторане. Впал в затяжную депрессию, которая сопровождалась алкоголизмом. 13 ноября 1972 года покончил жизнь самоубийством[35].

Григорий Баглюк, редактор «Забоя» и «Литературного Донбасса»

После почти полугодового следствия, в апреле 1934 года, совещание при коллегии ОГПУ вынесло приговор Григорию Баглюку — его на два года выслали в Татарстан по обвинению в антисоветской троцкистской деятельности. Известно, что свой срок он отбывал в Казани. В ноябре 1935 года Баглюка повторно арестовывают по тому же обвинению, а в начале следующего года приговаривают к пяти годам лагерей[36].

Баглюка высылают в Ухтинско-Печорский исправительно-трудовой лагерь, где содержалось большое количество политзаключенных, связанных с левой оппозицией. В конце октября 1936 года политзаключенные Ухтечлага объявили голодовку, участие в которой принял и Баглюк. В течение 132 дней голодающие требовали отделения политзаключенных от уголовников, нормального питания, надлежащих условий труда, обеспечения медицинской помощью, срочного вывоза тяжелобольных в нормальные климатические условия[37].

Свидетелем заключения Баглюка на Воркуте стал другой украинский социалист Григорий Костюк, которого приговорили к лагерям по обвинению в национализме, когда он преподавал украинскую литературу в Луганском институте народного просвещения. В мемуарах, написанных в эмиграции, Костюк так вспоминает слова Баглюка о присоединении к борьбе политзаключенных-троцкистов:

«Все равно, — сказал он мне однажды, — наши пути скрестились. Сталин задумал уничтожить и их, и нас. Недаром же и придумана сталинскими органами террора вот та магическая формула "Украинско-троцкистско-националистического блока". Поэтому противопоставляться насилию тирании будем совместно»[38].

В конце 1937 года тройкой НКВД Баглюк приговорен к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение 1 марта 1938 года — Баглюка расстреляли на руднике Воркуты. Кроме него там расстреляли еще более 2500 заключенных, большинство из которых — представители левой оппозиции[39]. Так троцкистское политическое течение физически прекратило свое существование в СССР. Григорий Баглюк реабилитирован посмертно в 1963 году.

Разгром украинских «забойцев» был вовсе не случайностью, а звеном в цепи политических изменений 1933 года. Если до этого главной угрозой содружеству народов называли великорусский шовинизм, то на ноябрьском пленуме ЦК Компартии Украины 1933 года объявляется, что «главную опасность представляет собой местный украинский национализм»[40].

1933 год можно назвать точкой отсчета сворачивания украинизации, хотя, как утверждает исследователь Терри Мартин, это еще не был поворотный пункт к русификации. По словам Мартина, особое внимание в изменении курса центральная власть уделяла Донбассу:

«...присутствие русского языка на Донбассе усилено. Цель не вызывает сомнений: крепче привязать Украину к РСФСР, поддержав русскую составляющую ее приграничных районов»[41].

Мы не знаем, каким мог бы стать Донбасс, если бы украинизацию этого края не свернули. Вероятно, это существенно изменило бы дальнейшую судьбу региона, его лицо и культуру, а вместе с тем и культурный ландшафт всей Украины. История короткой вспышки «Забоя» — это возможность на мгновение заглянуть в щель альтернативы, которой не суждено было воплотиться в действительность.

Примечания:

1. Кінотиждень №17/112, ВУФКУ, 1929, Центральний кінофотофоноархів України ім. Г. С. Пшеничного, архівний № 1394.

2. Дзюба І. Донецька складова української культури.

3. Биневич, Е. Геня Чорн становится Евгением Шварцем / Е. Биневич // Вопросы литературы. 1981 №7. C. 305-311.

4. О нашем «Забое», газета «Всероссийская кочегарка» за 2 октября 1923 года.

5. Т.П. Бублик. Історія організації «Забой» і участь у ній В. Гайворонського.

6. Кривцун А. Откуда появилась донецкая литература; Газета «Донбасс», 2013.

7. Виктор Логачёв. Журнал «Донбасс».

8. Романько В.І. Література рідного краю: навч. посібник. Донецьк, 1995, С. 113.

9. Забытые имена Константиновки: Феликс Ковалевский.

10. Лев Скрипник. «Забой»; журнал «Молодняк». Червнеь-Липень №6-7, 1927, С. 136-137.

11. там же.

12. Дзюба І. М. Донецька рана України: Історико-культурологічні есеї / НАН України. Інститут історії України. – К.: Інститут історії України, 2015.

13. Редакційна стаття. «Забой» на культурному фронті; журнал «Забой». Вересенеь №1, 1929, С. 3-4.

14. Ф. Ковалевский, «Забой» на новых путях; газета «Луганская правда» за 23 июня 1929.

15. Редакційна стаття. Національно-культурне будівництво – на вищий щабель; журнал «Забой». Червень №10, 1930, С. 3-5.

16. Десятый съезд РКП(б). Март 1921 г. Стенографический отчет. М., 1963. С. 184.

17. Станіслав Кульчицький. «Пропала грамота». Чому зникла ленінська промова про «українське питання»; журнал «Український Тиждень», № 19 (495) від 11 травня 2017.

18. Ле Іван. Твори: В 7-й т. Т.7 К..: Дніпро, 1984.

19. Василь Гайдарівський. Дещо про себе і свою творчість; журнал «Сучасність», 1980, № 2, С. 96.

20. З. Столпер. Ударники; журнал «Забой». Березень №5, 1930, С. 12-14.

21. Д.С. Вирок мільйонів; журнал «Забой». Грудень №16, 1930, С. 7.

22. Лист товариша Сталіна до редакції журналу «Пролетарская революция». Лібералізм щодо троцькізму…; журнал «Забой». Січень №1, 1932, С. 3.

23. А. Хвиля. Куди ведуть дороги шведських могил?; журнал «Літературний Донбас». Вересень №9, 1933, С. 105-111.

24. Геннадій Єфіменко. Самогубство Миколи Скрипника; «Цей день в історії», 5 липня 2018.

25. Василь Гайдарівський. Дещо про себе і свою творчість; журнал «Сучасність», 1980, № 2, С. 96.

26. Вадим Оліфіренко, Розгром українського літературного руху на Донбасі у 30-х роках минулого століття, газета «Далекосхідна хвиля», № 14.

27. там же.

28. Дзюба І. М. Донецька рана України: Історико-культурологічні есеї / НАН України. Інститут історії України. – К.: Інститут історії України, 2015.

29. там же.

30. 5 удивительных фактов о Донбассе, которого мы не знаем; «Реальна газета», 22 лютого 2018.

31. Вадим Оліфіренко, Розгром українського літературного руху на Донбасі у 30-х роках минулого століття, газета «Далекосхідна хвиля», № 14.

32. там же.

33. там же.

34. Василь Гайдарівський. Дещо про себе і свою творчість; журнал «Сучасність», 1980, № 2, С. 96.

35. Володимир Біляїв. На неокраянім крилі; Донецьк. Східний видавничий дім. 2003.

36. БД «Жертвы политического террора в СССР»; Книга памяти Республики Татарстан; Книга памяти Республики Коми — т.8, ч.2, т.7, ч.2.

37. Вадим Роговин. Партия расстрелянных; типография «Новости». Москва, 1997

38. Алтухов Володимир. Донбас літературний – трагічна доля українських письменників; сайт Vox Populi, 9 серпня 2013

39. Юлия Куликова. Тайна кирпичного завода. Как проходили расстрелы советской оппозиции в тундре; сайт komiproject, 10 мая 2021

40. Тері Мартин. Імперія національного вирівнювання. Нації та націоналізм у Радянському Союзі (1923–1939 роки); Критика, Київ, 2013.

41. там же.

Обложка: Екатерина Грицева

Впервые опубликовано в журнале «Спільне», авторский перевод с украинского