Студенты против войны: антивоенное движение в российских университетах
Студенческая среда — как в России, так и за рубежом — является одной из наиболее политизированных. В 2021 году из всех вышедших на протесты в связи с арестом Алексея Навального в январе и апреле от 25% до 40% были студентами от 18 до 24 лет. Однако при этом нельзя сказать, что все университетское сообщество интересуется политикой и тем более, что оно поголовно является оппозиционным.
В первые же дни после начала войны ситуация изменилась. Появились десятки открытых писем и петиций от лица студенческих и университетских сообществ. Этот всплеск политизации не ограничился Москвой и Петербургом, как это обычно бывает: студенты ТюмГУ (Тюмень), КФУ (Казань), НГУ (Новосибирск), ВятГУ (Киров), ПетрГУ (Петрозаводск) и многих других вузов выступили против войны в открытых обращениях. На бумажках от руки писались антивоенные листовки, маркерами исписывались все общественные пространства — от парт и туалетов до стен и досок объявлений. Многие студенты выходили на митинги, а другие кооперировались для поддержки задержанных и оплаты штрафов. Большинство ранее не участвовало в политике и редко или вообще не ходило на акции протеста. Некоторые из них ранее поддерживали Путина как меньшее из зол. Казалось, что такое единение беспрецедентно — и, более того, первый шаг к чему-то большему.
Но большего не случилось.
4 марта власти РФ ввели военную цензуру, создав правовую базу для полицейского преследования всех открытых критиков «спецоперации» — так называемый «закон о фейках». За день до этого появился канал «Студенты против войны» (СПВ), начавшийся с призыва выходить в университеты с антивоенной символикой. Он был призван помогать «действовать независимо, но вместе», координируя и агрегируя подписные кампании и визуальную агитацию в вузах по всей стране. После 4 марта открытые письма стали опасными для подписантов, а расклейка листовок и «тихие пикеты» стали подсудным делом. Тем не менее надежда на то, что протестные настроения удастся хотя бы поддерживать на том же уровне все еще сохранялась — пока не стало понятно, что крупные митинги тоже закончились. 6 марта силовики задержали почти 6000 человек на мирных акциях протеста. Медиа-пространство все еще разрывали публичные выступления против войны, но они становились все более редкими и превращались в одиночные акции. Это деморализовало большинство студентов, готовых выступать против войны.
Чтобы выяснить, почему массовые студенческие протесты закончились, так и не начавшись, нам нужно понять природу «студента политического» до и после 24 февраля. Понять, что студенты о себе думали и с кем ассоциировали, с кем были готовы организовываться и готовы ли были вообще.
«Студенты против войны» часто писали материалы об антивоенных студенческих волнениях — и чаще всего о французских. Но если спросить француза о том, что для него «студенческий протест», он вспомнит Красный май 1968 года — или, быть может, недавний захват Сорбонны ее студентами; если этот же вопрос задать россиянину, то скорее всего ответом будет молчание. Несмотря на богатый опыт «Студенческой защиты» в 1990-х, в массовом сознании — и прежде всего сознании самих учащихся — студенты не являются политической идентичностью. Их всегда было много в любом политическом движении, можно сказать, что они — одна из наиболее политизированных частей российского общества, но студенческие профсоюзы и студенческие протестные организации остались в далеком прошлом.
Политизированные объединения как правило появлялись в вузах с сильным статусом самого университета — Инициативные группы МГУ, СПбГУ, МГТУ им. Баумана, ВШЭ и ТюмГУ тому пример [1]. Поступающие в эти университеты надеются на высокий уровень образования и человеческое отношение; в них говорит самоуважение. Их не устраивает постоянная «оптимизация», сокращение стипендий, мест в общежитиях, увеличение платы за обучение и урезание курсов; они не молчат и связывают университетские проблемы с общей политической ситуацией в стране [2].
В левой среде широко известны кампании Инициативной группы МГУ, из которой в московскую политику вышел демократический социалист Михаил Лобанов. В Высшей школе экономики на каждое болезненное нововведение администрации студенческое сообщество отвечало митингом или подписной кампанией. В 2018 в стенах ВШЭ проходили полноценные митинги, но спустя несколько месяцев энтузиазм пропал. Закрепить мобилизацию студентов с помощью создания профсоюза не удалось — организация оказалась слишком слаба, чтобы поддерживать активизм на прежнем уровне.
Митинг против блокирующих оценок в Высшей школе экономики, 2018 г., Москва
Читая эти истории былых времен, невозможно не проводить параллели с антивоенным движением: «Сколько я себя помню, это всегда было так — случалось событие-триггер, мы все активизировались — а потом, спустя время, от мобилизации не остается и следа», — рассказывает наш собеседник, участвующий в университетских протестах с 2018 года. Собеседники из других университетов и регионов соглашаются: «нам не удалось выстроить организацию», «нету координации и понимания того, что делать для увеличения массовости движения». «Я не знаю, кому можно доверять и кому можно говорить про невойну», — подытоживает студент ДВФУ (Дальневосточного федерального университета).
Туман окутал университетские аудитории и коридоры — и в этом тумане не видно товарищей и чудятся враги. Из-за слабости собственной идентичности студенты оказались разобщены. Маленькие активистские группы из близких друзей внутри одного вуза не знают о существовании друг друга. Тот самый индивидуализм, который позволяет молодежи рисковать только своей головой при выходе на акцию протеста, оборачивается неспособностью строить организации крупнее своего круга друзей. В лучшем случае они объединяются вокруг более сильной идеи — феминизма, социализма, либертарианства или анархизма — или на основе чтения одинаковых Telegram-каналов. Раздробленность медиа-поля приводит к тому, что активистки-сторонницы Феминистского антивоенного сопротивления могут не знать о Студенческом антивоенном движении в своем вузе и наоборот.
Закон о фейках и разгром митингов парализовали движение. Публичное сопротивление — опасно, непубличное — неэффективно. К тому же, до этого можно было лелеять надежды на скорый конец и войны, и режима: после этого же стало неясно, как одержать над ними победу. Активисты и активистки по собственному признанию не знали, какова стратегическая цель их акций. Они проводили их, потому что они должны, но не потому, что это было частью скоординированных усилий. Ответом на это стала инициатива «Студенты против войны», которая поставила своей задачей объединять разбитое на атомы движение, запуская кампании протеста через свой Telegram-канал. Он обеспечивает инфраструктуру для децентрализованной организации акций: единственное ядро — это сам канал. В нем публикуются как фото и видео антивоенной агитации в вузах, так и методички и материалы по студенческому протесту, по которым эта агитация может проводиться вдохновляться.
Студентам и студенткам СПВ предложили несколько кампаний с минимальными формами риска: «Книги вместо бомб» и «Ректор, отзови подпись!». Первая призывала проводить антивоенные семинары и кружки, помогая преодолевать атомизацию и вовлекать новых людей в движение. Вторая стала ответом на открытое письмо членов Российского союза ректоров в поддержку войны и быстро набрала популярность. В ходе нее студенты расклеивали листовки и стикеры, после чего присылали их в канал СПВ. Это было наглядно и эффектно, но нерезультативно: кампания не добилась ни одного снятия подписи и постепенно сошла на нет. Помимо кампаний и методичек по их проведению СПВ публиковала материалы о студенческих протестах прошлого: о студенческом антифашизме, об оккупации Высшей нормальной школы во Франции, об антивоенных студенческих выступлениях в период Вьетнамской войны. «Я даже не знал, что студенчество на такое могло быть способно». Как бы то ни было, СПВ удалось главное: сохранить антивоенное движение в вузах.
Антивоенные стикеры в вузах. Фото: t.me/antiwarstudents/636
Сейчас, через пять месяцев после начала войны, можно сказать, что студенты «демобилизовались», примирившись с новой реальностью. Многие в индивидуальном порядке перешли на поддерживающие роли — помощь беженцам, оплата штрафов, письма политзаключенным. Определенную надежду внушают грядущие выборы, мобилизующие активистов. Но пока что российский протест надолго оказался в фазе позиционной войны, к которой студенческие объединения оказались не готовы.
19 мая «Студенты против войны» стали Студенческим антивоенным движением. На круглом столе После.медиа представитель САД обозначил цели движения: «подготовить инфраструктуру, наладить связи, показать варианты и возможности социальной трансформации». Участники круглого стола утверждали необходимость преодолеть атомизацию, укрепить и расширить антивоенное движение, обозначить варианты будущего, за которые стоит бороться.
Инфраструктура, о которой говорят в САД, должна стать ответом на выгорание, апатию и аномию в университетских сообществах. Эта инфраструктура может стать столь необходимым ориентиром протеста: расширить движение, получить опыт и быть готовым развернуть инфраструктуру в нужный момент. Такую возможность ярко показывают антивоенные сообщества в отдельных вузах, которые пользуются любым поводом для агитации: так, когда спам-фильтр корпоративной почты ВШЭ отключился, активисты тут же создали всеобщую антивоенную рассылку:
Но какой должна быть эта инфраструктура? Наши собеседники рассказали нам о запросе на превращение протеста — хаотичного и децентрализованного — в организации с ячейками и программами, входящие в общее движение. Им хочется не только объединиться со всеми единомышленниками в стенах вуза, но и, в стенах всех вузов города, региона, страны. Сейчас студенты пытаются понять, ради чего и как они должны вести агитацию. Какова будет тактика их действий? Идет ли речь о расширении студактивистских рядов или же необходимо «идти в народ», как это делали устраивающиеся на заводы парижские студенты в 1960-х гг., о которых так часто писали СПВ? Если они хотят выйти за пределы университетских аудиторий, то не стоит ли использовать академические ресурсы для антивоенной агитации через открытые лекции и культурные мероприятия? Если они хотят закрепиться в вузе, то не нужно ли объединяться с преподавателями и использовать студсоветы и профсоюзы для обеспечения максимальной безопасности от отчислений? Нужно ли связывать антивоенную повестку с общей демократической повесткой и повесткой университетской — насущными проблемами своих вузов и в особенности управления ими?
Такая сеть антивоенных активистов, расширяющаяся как внутри университета, так и снаружи, позволила бы студенчеству успешно сражаться в «позиционной войне» с режимом и успешно мобилизовать университетское сообщество, когда «война» перейдет в маневренную фазу.
[1] Конечно, протесты проходят не только в этих университетах. Например, в июне коллектив истфака ОмГУ провел кампанию против слияния их факультета с факультетом теологии и факультетом физкультуры.
[2] Во время кампании против введения Этического кодекса студенты ВШЭ напрямую говорили об опасении проведения с помощью него политических репрессий руководством вуза.
