Нео-клайфай — жанр ужасов? Ради любви ко всему живому на Земле
Мы уже знаем обо всем, что пошло не так. Все причины, все предпосылки, все факторы, все виновники и все жертвы статус-кво — все это подробнейшим образом задокументировано в бесчисленных статьях, книгах, документальных фильмах, на форумах и в подкастах. Но как бы прочно внимание общественности ни было приковано к ситуации, сколько бы ни было призывов к действию — положение не улучшается, а только усугубляется.
Отголосок текущего положения дел можно найти в литературе, а именно в сравнительно новом жанре климатической фантастики, она же клай-фай. Зародившийся в 60-х—70-х, известность он приобрел не так давно. Современный клай-фай зачастую апокалиптичен: в нем превалируют мрачные сценарии. Обратив внимание на этот жанр, критики и исследователи первым делом задумались, что этот поворот означает для литературы и только зарождающихся тогда экологических движений; многие думали, что клай-фай пойдет им только на пользу. Эта гипотеза выглядит вполне справедливой: истории нравятся людям больше, чем графики и таблицы, так что если поднимать сложные темы в художественной литературе, это должно способствовать общему осознанию того, что происходит на планете. А это, в свою очередь, должно как-то помочь остановить глобальное потепление.
Многие думали, что клай-фай пойдет экологическим движениям только на пользу. Эта гипотеза выглядит вполне справедливой: истории нравятся людям больше, чем графики и таблицы
Но опыт последних несколько десятилетий, кажется, показал, что подобные утверждения не имеют реальных оснований. И если уж на то пошло, верным оказывается прямо противоположное: клай-фай вселяет в людей тревогу и лишает их воли к действию. Экокритики благоволят антиутопиям и постапокалиптическому жанру, потому что те якобы дают осознать возможные последствия наших (наших ли?) действий. Но пугать людей чудовищами — не значит научить тому, как с этими чудовищами бороться, и в этом проблема клай-фая. Как он может достичь своей цели, не бросив вызов доминирующей идеологии?
Чудовище, о котором я говорю — неолиберализм. За фасадом, как нечто неназванное он проникает не только в экономику, но также в политику и культуру. И в то же время этот термин называют и используют слишком часто. Ведь если неолиберализмом является абсолютно все, это одновременно означает, что им не является ничто конкретно. На одном семинаре, где я недавно побывала, за неолиберализм взялись самые умные и талантливые студенты, изучающие гуманитарные науки об окружающей среде (и я, признаться, повинна в том, что эту тему вообще подняла). В шутку ли, всерьез ли, мы так или иначе каждый раз заходили в тупик, отчасти из-за того, что в академической среде неолиберализм стал модным словечком, зонтичным термином, который вставляют в статьи, чтобы было легче опубликоваться. Пропустив пару стаканчиков возле костра, коллеги в шутку дразнились: «хватит тут уже неолиберальничать», не понимая до конца, что и это тоже пропаганда. Ведь хотя не всё на свете — неолиберализм, все испытывает на себе его влияние. Влияние это крайне деликатное, тайное (в чем и заключается его истинная сила), и в то же время совершенно явное (неолиберализм столь вездесущ в дискурсе, что уже сведен к абсурду).
В академической среде неолиберализм стал модным словечком, зонтичным термином, который вставляют в статьи, чтобы было легче опубликоваться
И, как ни парадоксально, неолиберальная идеология воздействует и на культуру. Мы часто представляем культуру, особенно литературу, оплотом честности и беспристрастности, неподвластным алчным щупальцам рыночного мышления. Но идеология неолиберализма проникает даже в “святая святых”: университеты, контркультурные кафе, будуары дам из высшего общества, где они сидят в тишине и пописывают романы. При всем своем высоком статусе литература также подвергается влиянию неолиберальной идеологии. Некоторые марксисты считают литературу одним из видов пропаганды, цель которого — сохранение авторитета власть имущих. Как говорит Дэвид Харви[1], неолиберализм — это политический проект, созданный именно с этой целью. В 70-х его взяли на вооружение элиты, открыто намереваясь заново завоевать и удержать свою власть. За последние полвека неолиберализм из экономической модели превратился в социо-политико-экономическую систему и постепенно стал господствующей идеологией, при которой рынок определяет все, в том числе границы личной ответственности и личные же принципы. Неудивительно, что эта идеология насаждается и посредством литературы, хотя и понадобилось время, чтобы в ней стал заметен неолиберальный след. В академической литературе это явление остается мало исследованным.
Затем, в 90-е, мировые лидеры — как правительств, так и компаний — наконец-то заговорили об антропогенном изменении климата. Отчет МГЭИК (Межправительственная группа экспертов по изменению климата) 1990 года, первый в своем роде, отразил и привлек внимание общественности к тому, что происходит с воздухом, водой, почвой. Некоторые представители бизнеса уже десятки лет знали, какой вред окружающей среде причиняют их предприятия, особенно в плане загрязнений, но только в 90-е об этой проблеме узнали массы и ею занялись политики.
Это стало поворотным моментом и для клай-фая. До той поры он описывал конец света в разных вариантах, никак не связанных с глобальным потеплением и прочими экономическими проблемами более локального порядка, такими как вырубка лесов или загрязнение окружающей среды. Второе поколение авторов в жанре клай-фай стало рисовать картины апокалиптического будущего, в котором человечество безрассудно уничтожило собственный мир и теперь вынуждено существовать в новых, гораздо более суровых условиях. Клай-фай того времени был целиком посвящен тому, как плохо все закончится, но не тому, как можно исправить положение. Экологических утопий практически не существовало, как будто бы решение в принципе невозможно помыслить.
Промышленники и главы правительств быстро поняли, что забота о климате и окружающей среде не способствует увеличению прибыли. Верно скорее обратное: чтобы смягчить самые пагубные последствия антропогенного экологического воздействия, потребовалась бы полная перестройка экономики при большем участии государства и всесторонняя политика, направленная на это. Потребовалось бы пожертвовать прибылями меньшинства ради интересов большинства. Самая неудобная правда заключается в том, что снижение вреда планете принесло бы пользу всему обществу; здоровые, «зеленые» пространства нужны и людям, и животным, и растениям, и грибам. Здоровые экосистемы способствуют здоровью всех, кто их населяет, это общеизвестный факт.
Картина поистине утопическая — экологически чистый общественный транспорт, образование, которое задействует не только разум, но и все грани личности человека, качественное здравоохранение, рациональное расходование природных ресурсов, забота о редких видах, когда огромные территории просто оставляют в первозданном виде… Однако все это не приносит дохода. Капитализм основан на эксплуатации и отчуждении труда и природы. Неолиберальная политика строится на ущербной иерархии, в которой все деньги и власть сначала отходят меньшинству и лишь затем каким-то образом (интересно, каким именно?) должны распределяться среди остальных людей. Эти две концепции всеобщего благополучия никак не согласуются друг с другом, потому что в них выгоду получают две совершенно разных группы: с одной стороны — меньшинство, в руках которого сконцентрирована власть, а с другой — все остальные люди и все живое на планете Земля.
Дисбаланс сил существует, потому что мы позволяем ему существовать, и потому что нас приучили думать, что нынешняя ситуация якобы нормальна. Все из-за того, что неолиберальная идеология успешно внушила нам странный, но действенный девиз: альтернативы не существует. В результате неолиберализм использует искусство и культуру, чтобы не дать нам помыслить лучшее будущее.
Неолиберальная идеология успешно внушила нам странный, но действенный девиз: альтернативы не существует
Несмотря на то, что информация о глобальном потеплении и разрушении окружающей среды общедоступна, объем выбросов продолжает расти, а уровень загрязнения становится все выше. Действия правительств после кризиса 2008 года никак не повлияли на экологическую ситуацию: меры экономической поддержки не способствовали развитию «зеленой» экономики, а способствовали лишь «росту», понятому в контексте неолиберальной идеи. Так растет и мутирует неолиберальный монстр. Вместе с этим общественность начинает все сильнее беспокоиться об окружающей среде, состоянии природы и климате. Неолиберализм предлагает свое решение: покупать все больше и больше товаров, но уже с зелеными наклейками. Однако потребление ad nauseam ничего не изменит, какой бы ни была потребляемая продукция — органической, местного производства, веганской, этичной, какой угодно. Все это лишь заплатки на обветшавшем фасаде капитализма. Эко-тревожность становится все более актуальной психологической проблемой, особенно среди молодежи.
Это находит отражение в литературе: появляется все больше произведений, в которых авторы переходят от спекулятивности к реализму; больше не являясь научной фантастикой, они сосредоточены на нашем времени и нашем мире. Подобные работы я называю нео-клайфаем; значительная часть их — про нашу тревогу. Это не пост-, а скорее преапокалиптические произведения; они об ожидании катастрофы, которая кажется неизбежной. И почти всегда они выдержаны в неолиберальном духе: политическая власть в них приравнивается к власти экономической. Стоит отметить, что данный аспект в них не подвергается критике: все не только так, как оно есть, но и зачастую так, как оно должно быть.
Нео-клайфай — это не пост-, а скорее преапокалиптические произведения; они об ожидании катастрофы, которая кажется неизбежной
Согласно романтическим представлениям о литературе, книги пишутся из чистой любви к искусству. Но книга — это также предмет потребления. Многие авторы сочиняют не ради идеи, а ради денег, и глобальное потепление для них — лишь очередная фишка, на которой можно заработать. Но не это больше всего смущает меня в клай-фае неолиберального толка; главное, что он никак не подрывает существующее положение дел. Даже будучи сатирическими, как «Свобода» Джонатана Франзена, такие романы подыгрывают неолиберальному цинизму. Экоактивист Уолтер Берглунд, главный герой «Свободы», в тексте высмеивается совершенно справедливо. Но автор намеренно рисует его озлобленным неадекватным снобом, тем самым пытаясь сделать его жалким. Однако жалок здесь не только персонаж, но и нечестный писательский прием. В эпизоде с открытием фабрики Уолтер в лихорадочном порыве кричит, что люди — это «РАКОВАЯ ОПУХОЛЬ НА ТЕЛЕ ПЛАНЕТЫ». Сцена задумана как кульминация сюжета, но таких пламенных речей в романе уже было много, и читатель ими совершенно пресытился. Своей тирадой Уолтер не добивается успеха, и не только потому, что такие общие фразы контрпродуктивны и лишь размывают ответственность.
Экоактивист Уолтер Берглунд, главный герой «Свободы», в тексте высмеивается совершенно справедливо. Но автор намеренно рисует его озлобленным неадекватным снобом, тем самым пытаясь сделать его жалким. Однако жалок здесь не только персонаж, но и нечестный писательский прием
Даже такому нежному и лиричному образцу нео-клайфая, как «Погода» Дженни Оффилл, недостаёт изобретательности. Измученный тревогой, главный герой «Погоды» уходит в «выживальщики»: учится навыкам выживания, чтобы подготовиться к надвигающемуся концу света. Но на деле в безопасности окажутся лишь те, кто защищен деньгами; как говорит один из героев, тому, кто хочет действительно защитить своих родных и близких, придется стать «богатым, очень, очень богатым».
Надежду мы находим разве что в романе «Паника» Барбары Кингсолвер: главная героиня решает продолжить образование и по-настоящему меняет свою жизнь, столкнувшись с последствиями глобального потепления. Но и здесь очевидно, что любое образование бессильно перед лицом неолиберальной идеологии; проблески надежды еле виднеются где-то далеко-далеко. «Паника» заканчивается потопом, крахом и неизвестностью.
Если спекулятивный клай-фай — это полная безнадежность, то нео-клайфай по большей части — тревога и страх, или же горькая усмешка и цинизм. Это жанр ужасов; ужасы это не только потому, что вещи, о которых говорится, ужасны, но потому что сам способ о них говорить ужасает. Клай-фай строит лабиринт, помещает внутрь своего героя и не предлагает никакого выхода. В этом отражаются реалии нашего общества и нехватка творческого подхода, с которым сталкиваются обычные люди, когда пытаются быть экологически сознательными. Всё это потому, что нам отчаянно не хватает политических ориентиров. А не хватает их, потому что неолиберальная идеология столь вездесуща, что она подавляет любое сопротивление. Где Ариадна, когда она так нужна?
Нео-клайфай — жанр ужасов; ужасы это не только потому, что вещи, о которых говорится, ужасны, но потому что сам способ о них говорить ужасает. Клай-фай строит лабиринт, помещает внутрь своего героя и не предлагает никакого выхода
Кто знает, что за романы будут писать в будущем. По мере того, как ухудшается экологическая ситуация, мы можем ожидать усиления все тех же тенденций, а значит, и больше нео-клайфая. Разумеется, у литературы не так уж и много возможностей, но она может стать частью нового объединенного низового фронта, бросающего вызов статус-кво. Художественная литература будущего не должна быть аполитичной. Надеюсь, в ней найдется место и анализу и утопии. Например, как в «Министерстве будущего» Кима Стэнли Робинсона: роман открывается катастрофой, но финал его обнадеживает, что в совокупности выглядит манифестом лучшего будущего. Вместо того, чтобы просто констатировать чудовищные факты, романы следующих десятилетий должны учить бороться с чудовищами — капиталистами, неолибералами, фашистами.
***
Каждый день человечество наносит планете гораздо больше вреда, чем приносит пользы, и никто этому не мешает. Я не имею в виду, чтобы в жизни не должно быть романов, статей, веселья у костра. Идея не в том, чтобы люди перестали строить баррикады в Лондоне или протестовать в Вашингтоне. Идея в том, чтобы делать все это и еще много, много больше. Не нужно паниковать, хоть у нас и есть на то все причины. Но нужно наконец начать действовать. Все не должно оставаться так, как есть. Красоту этого мира возложили на алтарь неолиберализма, чтобы богатые могли становиться еще богаче. Вместо того, чтобы защищать богатых, давайте будем защищать красоту.
Символом этой красоты для меня служит одно воспоминание. Я на берегу реки Изар, куда можно доехать на велосипеде прямо из центра Мюнхена. Мы с другом лежим в гамаке, я любуюсь деревьями, светом солнца сквозь зеленую листву, ощущаю, как с веток падают капли росы. Вот что служит для меня подлинной сагой об окружающей среде, вот момент, который я хочу сохранить, который может послужить мне внутренней опорой. А для вас?
[1] David Harvey, A Brief History of Neoliberalism (Oxford: Oxford University Press, 2007)
Перевод: МБ