Битва за Европу

Полная версия текста Кирилла Медведева об антифашистском взгляде из России на Европу, написанного для Гардиан.

В Европе покупают особняки и хранят деньги российские олигархи и телеведущие, рассказывающие нам о разложившемся континенте, где бесчинствуют агрессивные мигранты, где преподают инцест в школах, где ювенальная юстиция "за шлепок" отнимает детей у родителей, где сексуальные меньшинства разрушают традиционные семьи. Анекдотическим, хотя и не особенно смешным, апофеозом этой пропагандистской антиутопии стала история о наличии в Европе "зооборделей". Надеюсь, когда-нибудь так будет назван музей путинской пропаганды - в нем можно будет послушать все то, что ежедневно слышит моя бабушка из телевизора. Можно будет узнать, как постсоветские политпиарщики пытались конструировать образ России как единственной хранительницы подлинно европейских - консервативных, традиционалистских – ценностей, во все более бедной и все менее образованной стране.

В начале 90-х Россия достаточно сильно ощущала собственную европейскую принадлежность. Все стало меняться с тех пор, когда после шоковых рыночных реформ и олигархического передела власти в 90-х для сохранения системы потребовался новый национальный лидер, взявший на вооружение национал-консервативную риторику. Сегодня либеральная оппозиция в России по-прежнему говорит о европейском – в противовес «советскому», «азиатскому» - выборе для России, обличает правых и левых радикалов, стремящихся разрушить предположительно чистое и светлое здание Евросоюза, сочувствует уравниванию нацизма и советского коммунизма европейским истеблишментом. Проблема только в том, что за милым для либералов образом Европы, состоящим из высокой культуры, гражданских прав, социальной защиты и культурной толерантности, исторически стоит 1945. Его итогом стало общее понимание, что фашизм был абсолютным злом, порожденным эксцессами капитализма, и пал во многом благодаря борьбе левых сил - от Советского Союза до европейских компартий, сыгравших ключевую роль в Сопротивлении. И что главная гарантия от рецидива нацизма – политика социальной защиты и наднациональной солидарности, полное отторжение/запрет крайне правых идеологий. "Для борьбы против фашизма был необходим освободительный и универсальный посыл, который, похоже, могла предложить страна, совершившая революцию 1917 года. Если сталинская тоталитарная диктатура смогла воплотить эти ценности для миллионов мужчин и женщин - что, конечно, является трагедией коммунизма в 20-ом веке - то потому что ее природа и ее истоки были глубоко отличными от фашистских», - пишет итальянский историк фашизма Энцо Траверсо.

Упомянутый консенсус в Европе сегодня хоронят ультраправые, на протяжении 30-40 лет постепенно превращавшиеся из молчаливых жертв Второй мировой в активных проводников расистской, антимигрантской истерии. В России же подобную роль играют скорее не идейные сторонники коллаборантов (все еще достаточно маргинальные, несмотря на явные симпатии к ним со стороны некоторых пропутинских и оппозиционных деятелей) а сама власть, приватизировавшая антифашизм и память о войне в собственных внутренне- и внешнеполитических интересах. Пропагандистское обоснование войны на Востоке Украины полностью базировалась на наличии (впрочем, вполне реальном) ультраправых среди сторонников Майдана. Таким образом, решение Кремля о вмешательстве в дела соседнего государства объяснялось как реализация особой, восходящей к 1945, антифашистской миссии «Русского мира». И если статус победителя WWII позволял сталинскому СССР навязывать свою повестку и свои интересы странам, вошедшим в его сферу влияния, то сегодняшняя путинская политика выглядит зловещей пародией на этом фоне. Немудрено, что в Восточной Европе многие смотрят на путинский режим как свое кошмарное прошлое. Образ Европы и тут стоит на кону – например, Майдан породил образ Украины как единственной силы, способной героически отстаивать «европейские ценности» от наступления российско-советской "орды" с Востока. Проблема в том, что ни гегемониальные претензии России на своих бывших соседей, ни попытки последних полностью построить свои национальные нарративы на образе жертв СССР не приносят ничего кроме войны и деградации.

Российский крупный капитал требует от граждан все больше затягивать пояса, а от пропагандистского фронта – усиливать безумную риторику а-ля “Россия в кольце врагов”. Европейский союз тем временем оформляет свой колониальный контракт с восточноевропейской периферией - обмен дешевой рабочей силы и экономического подчинения на возможность продвинуть свой (небезосновательный, но далеко не универсальный) взгляд на историю ХХ века.

Новые националистические мифологии, сколько бы они ни апеллировали к общей Европе, обречены по той же причине, по которой обречен сталинистский нарратив в современной России – скелеты убитых пронацистскими коллаборантами, так же как скелеты погибших от сталинских репрессий и депортаций, не собираются сидеть в шкафу. В эпоху когда исключенные и забытые повсеместно выходят на поверхность и хотят говорить, эти жертвы требуют новой истории. Истории, которая еще не написана. Или двух историй – возможно, советская и несоветская истории Восточной Европы - Украины, Беларуси, стран Балтии (выходцы из которых, как известно, сыграли не последнюю роль в большевистском государстве, да и единодушное неприятие присоединения к СССР в 40-м, по правде говоря, не было таким уж единодушным), могли бы занять равноправные места в новых национальных повествованиях. Это возможно только общими усилиями. Это возможно, если Россия перестанет оправдывать победами СССР и жертвенным энтузиазмом советских людей свои современные мелкие амбиции полупериферийного империалиста, а официальная Европа – навязывать нам знак равенства между нацизмом и советским коммунизмом, разрушительный для всех, выпускающий разнообразных домодерных чертей из табакерки.

Но к кому мы обращаем эти благие пожелания? Какая Европа интересует нас сегодня? Европа рабочей борьбы и массовых профсоюзов, Европа Сопротивления, Европа голландской антинацистской забастовки в поддержку евреев 1941 года. Европа «refugees welcome». Европа, пытающаяся отбить прогрессивный по замыслу проект Евросоюза у неолиберальной бюрократии, и готовая оспаривать у ультраправых новые национальные проекты, ради их объединения – в будущем, с новыми силами, на новой базе. Европа, давшая России марксизм, приведший к революции и советской модернизирующей диктатуре, которая, в свою очередь, вынуждала европейские элиты идти на реформы, на уступки левым партиям и профсоюзам. Европа скандинавской социал-демократии, так и не сумевшей перейти к социализму через «заработные фонды» и другие радикальные реформистские проекты, но создавшей, вероятно, наиболее гуманное на данный момент общество в истории. Европа Желтых Жилетов, говорящих «Нас знают как бунтарей, и это мы отрубили голову королю! Я горжусь тем, что я француз, горжусь такой репутацией...». Это Европа, которую мы любим, но которую, в отличие от наших либеральных сограждан, не готовы воспринимать в западоцентричном свете.

Поэтому нам еще предстоит дорабатывать свои повествования – об универсальных правах человека, о правах женщин и меньшинств – не надеясь на готовые импортные модели, апеллируя не столько к «европейским ценностям», сколько к политическим традициям крупных и в чем-то более близких нам капиталистических держав Азии и Латинской Америки, а также к прогрессивным элементам нашей собственной истории. К раннесоветской «позитивной дискриминации» в интересах угнетенных народов, к прогрессивной (наряду с репрессивной и колониальной) стороне модернизации в советских республиках. К тому, что Советская Россия дала женщинам избирательные права и декриминализировала гомосексуальность, когда еще подавляющая часть европейских правительств не могла ни о чем таком и подумать.

К счастью, социальная борьба, которая идет в наших странах сегодня, не дает нам тосковать по послевоенному консенсусу антифашистской и социальной повестки, державшемуся, впрочем, в немалой степени на вытеснениях и умолчаниях. Необходимость победы над неолиберальным монстром и создания новых структур демократии и социальной поддержки на его месте подсказывает нам, как именно можно превратить героическую ностальгию в образ общего будущего. Об этом мы и будем думать в первую очередь, отмечая в этом году юбилей Победы, глядя на официальные торжества с душком фальшивого патриотизма, вспоминая песни итальянских, югославских и белорусских партизан, рабочих-антифашистов, бойцов еврейского сопротивления... Это наше общее наследие и общая ценность, наша любовь к родинам и усложненный антифашистский консенсус, на котором только и может стоять наш общий континент.