Назан Устундаг – социолог в изгнании, которая занимается исследованиями таких тем как война, насилие, феминизм и постколониальная теория, она участник движений Женщины за мир и Ученые за мир. Прежде чем покинуть страну, она работала в Босфорском университете Стамбула.
Во-первых, мы бы хотели поблагодарить вас за то, что согласились ответить на наши вопросы. Сейчас, когда турецкая машина пропаганды в исступлении, и любой голос за мир в стране готовы автоматически заклеймить «пособником террористов» и обращаться с ним соответственно, мы все слишком часто видим, что даже иностранные журналисты повторяют фразы из официальных заявлений Турции: Партия демократического единства = сирийская ветвь Рабочей партии Курдистана, «легитимные вопросы безопасности», множество бойцов Отрядов народной самообороны «нейтрализованы», несколько жертв турецкой армии / Свободной армии Сирии, «все возможное» сделано, чтобы защитить курдское мирное население. Но даже те прозападные мнения, которые меньше полагаются на официальную турецкую точку зрения, редуцируют происходящее до грубой геополитики и великодержавной борьбы между США, Россией, Сирией, Турцией и Ираном. Конечно, не без этого, но мы бы не стали беспокоить вас, если бы хотели написать текст о новых «больших играх». Каждый в эти дни может говорить о Путине, Эрдогане и Трампе, «русских», «турках» и «американцах». Куда меньше людей могут говорить об обществах и реальной жизни людей. Вы одна из таких людей. Вы посетили Рожаву и написали об этом. Могли бы вы рассказать о том, как это произошло? В чем суть природы управления в Рожаве? Разброс мнений от однопартийного правления до анархистской утопии. Что происходит, когда теории и практики эмансипации сталкиваются с традиционными (часто племенными) обществами?
Я была в Рожаве четыре раза. Дважды я посетила кантон Джазира и дважды побывала в Кобани. Три из них были частью исследовательского проекта, который я провожу, посвященного трансформации Курдского освободительного движения, его идей и практик. В кантоне Джазира я посетила разные города и провела интервью с представителями правительства, бойцами Отрядов народной и женской самообороны, с представителями районных ассамблей, с людьми, отвечающими за изменение систем правосудия, образование и высшей школы, с женщинами из женских движений и отрядов самозащиты, из женских палат, где обсуждаются преступления против женщин и находят решение проблем женщин. Однажды я была в Кобани, чтобы показать солидарность с их бойцами против атак ИГИЛ. Во второй раз я была там также ради исследования, но мои интервью и наблюдения происходили в условиях послевоенного опустошения. Все это произошло в 2015 и 2016 гг. Так что, хотя я все еще внимательно за ними наблюдаю, я вынуждена признать, что некоторые из моих замечаний могут оказаться несвоевременными.
Природа власти в Рожаве вдохновлена идеями Абдуллы Оджалана, лидера Рабочей партии Курдистана (PKK), который находится в заключении на острове Имрали в Турции с 1999. Интересный момент, связанный с Рожавой: пока Отряды народной и женской самообороны (YPG и YPJ) все повсеместно расхваливают за их сопротивление Исламскому государству, сама солидарность сирийских курдов основывается в большей степени на идее общего врага, чем на разделяемых всеми истинах. Пока ИГИЛ повсеместно воспринимался как научно-фантастический апокалипсис, город Кобани стал метафорой секуляризма, героизма, антитеррористической деятельности, патриотизма, всех ценностей предполагающих предотвращение прибытия судного дня и за которыми мир, особенно мир западный, мог бы жить в безопасности. Однако ирония в том, что идеи, вдохновившие на то, что происходит в Рожаве, получили свое развитие из критики западных парадигм капитализма, позитивизма, индивидуализма и профессионализма. Поэтому очень важно понять, что за идеалы стоят за Курдским освободительным движением, и что у них происходит в реальности, чтобы для них была мобилизована максимальная поддержка, т.к. как сегодня им приходится справляться с турецкими атаками и с тем, что о них забыли США, Россия и Европа.
Абдулла Оджалан, один из основных авторов идеалов сирийских курдов в Рожаве, не является ни шовинистом, ни антимодернистом. Напротив, он увлекается критической западной мыслью и идеями также, как и мифами и историей ислама. Придерживаясь марксистской критики капитализма, он тем не менее совмещает это с радикальной критикой государства и патриархальности, разбирается в анархизме, деконструктивизме, постструктурализме и феминистской теории. Сильно упрощая, можно было бы сказать, что с его точки зрения проблема капиталистической современности в том, что средства которыми общество создает и воссоздает само себя, были узурпированы мужчинами, государством и буржуазией, и именно обновление и демократизация этих средств позволит обществу и индивидам стать независимыми и получить более широкие свободы. Такая (женская) революция в эпистемологии, этике и эстетике фундаментальна для такого проекта. Как и новая концепция самозащиты: сеть отношений, дающих возможность обществам противостоять государству.
Для Оджалана, Курдское освободительное движение, в особенности курды, в целом, имеют потенциал стать первопроходцами в создании нового общества и субъективностей, потому что у них нет государства, и они рассеяны, по крайней мере, по четырем странам Ближнего Востока. Поэтому то, что они создают, будет иметь последствия для всех. Их отчасти традиционный характер и опыт колонизации являются одновременно возможностью и препятствием. Это может быть препятствием, потому как делает курдов консервативными и временами поддерживающими действующие режимы. Но с другой стороны, они способны захотеть жить в других социальных формах нежели капитализм и колониализм, так как они страдают от них, и они могут черпать воспоминания и традиционные навыки, чтобы вообразить новые формы. В сирийском Курдистане процесс создания нового общества начался еще до революции 2011, хотя и негласно, с риском лишения свободы и суровых наказаний. Когда разразилась сирийская революция, идеалы Курдского освободительного движения, представленные политической Партией демократического единства, были уже популярны среди населения Рожавы. С учетом того, что Партия не призывала к суверенности и оперировала предположением, что Сирийское государство продолжит существование в той или иной форме под руководством Асада или оппозиции, она не участвовала в вооруженной войне по свержению режима, но вместо это выбрала возможность организации своей модели в мирной форме. Она назвала это третьим путем и вела переговоры с разными действующими лицами в Сирии по укреплению демократии и автономии в условиях того, что трансформировалось из народной революции в гражданскую войну. В 2012 произошла революция в Рожаве и была объявлена автономия кантонов. За этим последовала Конституция, которая была определена как добровольное соглашение между людьми и группами, не объединенными конкретной идентичностью. В некоторых частях Рожавы, где население оставалось лояльным к государству, присутствие государства осталось нетронутым в форме университетов, госпиталей и школ. Обсуждение и борьба со всем этим, однако, продолжились. Затем все это конечно непосредственно пострадало из-за войны, т.к. ИГИЛ стал основным действующим лицом в Сирии.
В обсуждении новых институтов Рожавы, многие обращают внимание на создание Народных парламентов как первичного средства демократии и обсуждают их в рамках социализма 21 века. И хотя это очень важный аспект революции, произошедшая в Рожаве трансформация не ограничивается демократизацией процесса принятия решений. Я бы описала то, что наблюдала в период моего пребывания в Рожаве, как революцию по демократизации правительства (закон, безопасность, образование) и принятия решений одновременно.
Оджалан определяет первичные нужды любого общества как пищу, воспроизводство и защиту. Чтобы удовлетворить эти нужды, общество должно организовать свои взаимодействия, экономику и знания, не допуская при этом возможности, чтобы они были присвоены централизованной властью. Революция Рожавы включает и создание гендерно равноценных коммун, кооперативов и академий на каждом уровне общества, так, что эти средства могут отойти обратно к народу и женщинам, и будут защищены от государства, капитализма и патриархата. Хотя коммуны — это основные социальные и политические единицы, ответственные за производство и обмен. Академии, с другой стороны, аккумулируют и распространяют знания и борются против монополизации информации и ее подчинения иерархии. В коммунах действует со-президентство женщин и мужчин, а если возникает необходимость, то создаются комитеты по нужному направлению. Почти в каждой коммуне есть подразделение по защите и кабинеты мира, которые защищают людей от насилия и разрешают конфликты. Дипломатия, экономика и экология, вот примеры других тем, вокруг которых организованы комитеты. В каждом жилом блоке, помимо коммун с представителями обоих полов, есть также женские коммуны, обладающие правом налагать вето на решения остальных комитетов.
В прошлом году, когда Отряды народной и женской самообороны освободили больше городов и сел от ИГИЛ, были созданы новые округа с преимущественно арабским населением. В результате этого и из-за миграции в Рожаву людей, которые избежали войны, была введена в действие сложная система выборов, чтобы разные национальности, религии и идеологии коммун могли быть представлены на уровне руководства кантонов. Но конечно радикальная демократия – это не только выборы, но также и институты, предотвращающие стандартные модели неолиберального развития, национальной исключительности, патриотической ярости и централизованных решений. Я дам пример того, как организованы институты обороны, образования и закона.
В Рожаве, в то время как молодежь отправляется воевать с Исламским государством и присоединяется к Отрядам народной и женской самообороны, их отцы, матери, братья и сестры становятся ответственными за общественный покой и безопасность. Как и во всем, в Рожаве были сформированы подразделениях общественной защиты, только когда возникла потребность в них, и это произошло, когда ИГИЛ начал кампанию с террористами-смертниками против курдов. Однако сегодня подразделения защиты имеют несколько составляющих, к примеру, борьбы с организованной преступностью. В точности как коммуны, каждый регион имеет по два подразделения по защите. Один смешанный и один женский. Женские подразделения ответственны исключительно за преступления против женщин. Все подразделения обладают правилами, инструкциями и уставами, которые могут впечатлить большинство НКО, работающих в области защиты человеческих прав, поскольку были разработаны людьми, страдавших от нарушения их прав, и поскольку эти подразделениях защиты сами подписали несколько гуманитарных конвенций. Когда я была в Рожаве, подразделения защиты работали над инновационными новыми “методами реабилитации”, такими как сокращение заключения, если человек изучает новый язык, читает или пишет книгу.
Должностные лица, которые будут работать в подразделениях по защите, должны пройти короткий период подготовки, прежде чем займут свои посты. Этот тренинг в академиях безопасности проводится ранеными бойцами, некоторые из которых не только были свидетелями войны в Сирии, но также участвовали в партизанских боях против Турции. Треть стажеров представлена женщинами, которые займут посты в женских пунктах безопасности. В академии только половина уроков посвящена «реальному» полицейскому или военному делу. Остальные о том «как не принести в жертву революцию твоим чувствам злости, возмездия и отчаяния», как сказал мне один из учителей. Есть поэтические сессии и обсуждения преступлений, совершенных Рабочей партией Курдистана в ранние годы, цель которых в улучшении осознания гуманности и терпимости и отличия от милитаризма и безопасности.
Однако напряжение усиливается. Хотя идеологическая цель подразделений по защите в том, чтобы избавиться от любого централизованного понимания защиты и вернуть людям их собственные средства защиты, однако замысловатая и урегулированная система создается как результат непрекращающейся войны. Временами сравнения одной системы с менее демократичной и более деспотичной становится достаточной причиной чтобы порадоваться новым созданным институтам. В другое время, утопия становится слишком далекой, когда множество погибших остается на пораженных войной территориях Рожавы.
Позвольте мне также немного сказать и об образовании. Когда я была в кантоне Джазира, система образования оставалась нетронутой. В школах продолжались занятия и учителям также выплачивались зарплаты. Соответственно, что касается образования, оба процесса создания и обсуждения действуют. Есть новое: к примеру, курдский, ассирийский и арабский признаются языками образования. Но учебный план пока не подвергался радикальным изменениям.
Помимо формальной школьной системы, руководство кантона открыло академии для людей вообще и для женщин, в частности, где они обсуждают идеи своей новой парадигмы, такие как власть, государство, демократия, свобода женщин, экология и эстетика, основанные на идеях Оджалана. Поскольку теория познания Оджалана предполагает, что знание уже включено в практики общества, и чтобы выжить несмотря на узурпацию капитализмом, государством и патриархатом, цель академий “помнить” столько же, сколько и учить. Учителя, которых я интервьюировала, рассказывали мне истории, в которых одна из женщин, посещающих эти академии, ответила на вопрос “что такое государство?” как “тот, рядом с кем я ложусь каждую ночь” подтверждая присущие отношения между патриархатом и государственностью. Такие примеры широко распространяются устно, становясь неотъемлемой частью народной теологии в действии.
Существует также Университет Джазиры, названный Месопотамия. Думаю, что сейчас есть областные университеты в других местах. В любом случае, эти университеты включают в себя 3 департамента: юриспруденции, истории и социологии и курдского языка. Обучение (подготовка) в каждом из этих департаментов длится меньше года. Каждый департамент университета создан, чтобы противостоять профессионализации и специализации знания, и нацелен на то, что выпускники будут ориентировать коммуны, кооперативы и академии на разных региональных уровнях. Дело в том, что многие учителя в университетах не являются профессионалами (многие профессора покинули Сирию) и проводят лекции этих университетов в таких местах, где знания людей обновляются за счет университета, поэтому приобретают заслуженную ценность. К примеру, 80-летняя курдская женщина обучает в департаменте истории и социологии, рассказывая традиционные курдские сказки, ее собственные истории жизни и свидетельства. Книги редки. Вопрос об оценке студентов, о том, как назначать их на их посты, как проводить исследования и как набирать новых учителей временами вынуждает университеты подражать государственным институтам высшего образования и это одна из проблем, которую революционеры продолжают поднимать и жаловаться на нее.
Другая область, где «процесс создания» оставляет следы – это закон и в система правосудия. В народных палатах и в палате женщин Рожавы пытаются достичь демократизации суждений через диалоги и дебаты. Ситуации, которые не разрешаются в общественных комитетах по миру и справедливости выносятся в эти палаты, существующие в каждом городе. Некоторые участники этих палат выбраны из коммун, другие прежде были профессионалами из правовой области, есть выпускники юридической школы Месопотамии и другие уважаемые и старшие члены общества. Я видела не только курдов, но и арабов и ассирийских женщин, которые обсуждали их ситуации в женских палатах. Что на первый взгляд может показаться простой проблемой, может вызвать большое количество дебатов и обсуждений в этих палатах. К примеру, одна женщина пришла с жалобой на мужа, желающего взять вторую жену. Полигамия запрещена в соответствии с конституцией кантона. Как следствие, члены палаты нанесли визит женщине, желавшей стать второй женой мужчины, и выяснили, что она не отказалась бы от этого желания, поскольку считала, что из-за ее возраста она не сможет найти подходящего мужа при нормальных обстоятельствах. Хотя она решила не отменять заключения брака, участники палаты женщин вторглись во время свадьбы и отменили ее. Они все еще обсуждают, было ли их решение насилием против интересов женщины, желавшей выйти замуж и нашедшей возможность для будущего, которое она сочла достойным.
Решения, которые принимают народная палата и палата женщин, не проходят без сопротивления, потому что они часто нестандартны. Временами, они ставятся под сомнение. Иногда участники конфликтов апеллируют в юридические институты области. Случаи жестоких преступлений отправляются прямиком в официальный суд. С другой стороны, те, кто верны режиму, предпочитают использовать государственную юридическую систему. В целом, статистика юридической школы Месопотамии демонстрирует что 90% случаев разрешаются в общественных советах и народных палатах.
Я ответила на ваши вопросы не в целом, но поделившись моими наблюдениями разных институтов, т.к. я думаю, что каждый должен понимать, что процессы, происходящие в северной Сирии, еще не завершенные, неровные, частичные, но проводимые с энтузиазмом. Люди экспериментируют с разными возможностями, пытаясь применить теорию к действительности, сталкиваясь с препятствиями или осознавая, что они в действительности не создают нового, а пытаются сымитировать государство, его систему и верховную власть. Это не анархическая утопия и не однопартийное правление. В этом присутствует выраженная составляющая утопии. Однако война, атаки, потребность быть представленным и представлять, потребность в признании как целого, вопросы безопасности, необходимость в быстром реагировании, отсутствие информационной поддержки, включенность участников и нетворкинг, все это также двигает происходящее там в другие направления и разница в динамике обсуждается на локальном уровне в каждом месте и каждым институтом.
Возможно ли построить демократическое общество во времена войны, когда как внешний, так и внутренний фронт требуют максимальной мобилизации, централизации и дисциплины? Опыт гражданской войны в России – да простите мне столь отдаленный пример, но я изучаю русскую культуру, — кажется, предполагает отрицательный ответ. Есть ли разница в опыте курдов?
Вы во многом правы. Это очень важный вопрос. Думаю, есть одна очень особенная черта, свойственная Рожаве – то, что она разделена на кантоны. С одной стороны, существует стремление к централизации во время войны, с точки зрения распределения ресурсов, принятия решений, рекрутирования и безопасности. С другой стороны, из-за того, что каждая область сильно отличается по составу населения, географии, ресурсам, доступности, общности и пр., есть место для автономии и разнообразия. Также, из-за войны и потому что кантоны развивают демократию и самоуправление внутри существующего государства, все в очень хрупком состоянии и это вынуждает правительство и революционеров быть чрезвычайно осторожными пока происходит адаптация желаний людей против Партии демократического единства или национальных групп отличных от курдов. Они знают очень хорошо, потому что имеют опыт в Турции, свидетельствующий о том, что они могут выжить только обращаясь к людям, которые не такие как они и это подталкивает их к тому, чтобы также быть демократичными, помимо того, что их идеология призывает к этому. Но конечно есть вопросы, которые необходимо задать, и беспокоящие нас также, как и их. К примеру, что они/мы будем делать с бойцами ИГИЛ, с симпатизирующими ИГИЛу? Что значит справедливость в данных обстоятельствах? Как они собираются де-демонизировать ИГИЛ? После всего произошедшего, множество жителей Ракки стали союзниками ИГИЛа. У меня не было возможностей задать эти вопросы в Рожаве, т.к. война была болезненной.
Вот еще два примера: когда я была в Рожаве, здесь проходили два важных обсуждения. Одно было посвящено тому, что делать с опустошенной территорией Кобани. Многие бойцы хотели оставить руины нетронутыми, потому что потеряли там много людей. Они хотели сохранить их как мемориал, и для них было болезненным видеть, как люди возобновили бы там жизнь, продали вещи, смеялись и не знаю что еще…, на том самом месте, где их соратники были убиты. Жители, с другой стороны, многие из которых сбежали из Кобани во время осады, хотели восстановить город немедленно, чтобы не осталось и следа от оккупации и продолжить жизнь. В конце, после многочисленных обсуждений, только маленькое место было оставлено для мемориала.
Другой пример – это обязательная воинская повинность. Конечно, многие этого не хотят. Однако, не только Отряды народной самообороны нуждаются в солдатах, но также и правительство понимает, что добровольная воинская служба создает неравенство. Те, чьи сыны и дочери были убиты во время войны, считают, что заплатили свою цену Рожаве и поэтому заслужили большего. Как это может быть решено? Я думаю, на данный момент только в некоторых регионах есть обязательная воинская повинность. Таких примеров много. Опять же, моя позиция в том, как вы абсолютно правильно заметили: война подталкивает к контролю, безопасности, единообразию и централизации. Однако, встроенные элементы структуры демократической автономии сверяют и балансируют эти запросы, хотя и не обязательно с результатами, которые сделают счастливыми всех и каждого.
Ко всему прочему, в этом невероятном квесте по выживанию, окруженные жаждущими их уничтожить – от Турции и Сирии до значительной части сирийской оппозиции, которая обеспечивает большинством участников для турецкого наступления против Африна (и давайте назовем эту часть, которая к сожалению стала, турецкими наемниками) — Партия демократического единства/ Отряды народной самообороны вступили в союз не с одним, а сразу двумя империалистическими державами: Россией и США. Ведут ли эти альянсы к идеологическим компромиссам в их подходе к самоуправлению?
Насколько мне известно, нет. Но я должна быть на месте, чтобы ответить на этот вопрос. Я знаю только две вещи. Первая, Курдское освободительное движение осуждает использование выражений вроде «мы, курды, не имеем друзей» или «Америка о нас забыла», «Россия нас предала», и пр., т.к. они видят свой союз с государствами только на тактическом уровне и не одобряют попытки общественной надежны на них. Стратегические альянсы могут быть только с людьми, поскольку их идеология глубоко критична по отношению к государству и, особенно, к империализму. Во-вторых, они думают, что в конечном итоге это их сети взаимодействий с людьми, и в особенности с женщинами, в Сирии, на Ближнем востоке и в мире, и институты, создаваемые ими могут защитить их против атак. Они глубоко уверены, что их утопия всегда будет вызывать ярость государств, капитала, людей, и потому они могут защитить себя только той силой, что создается коллективными действиями людей.
Партии демократического единства началась как (нелегальная) политическая партия курдского меньшинства, боровшегося за основные права. За время войны ее охват был увеличен, и вышел за пределы традиционно курдских территорий, и они попытались представлять арабских, сирийских, туркменских и многих других жителей, что нашло отражение в смене названия политического объединения с Рожава (курдское название обозначающее запад) на «Демократическую Федерацию Западной Сирии». Было ли это преобразование Партии демократического единства/Рожавы из курдского националистического проекта в мультикультурный пансирийский только мерой вынужденной военной необходимости? Есть ли у вас ощущение того, как эта экспансия сработала за пределами традиционно курдского центра?
Это точно не вынужденная военная мера. Я не говорю, что курды не патриотичны или не имеют предубеждений по отношению к другим людям. Конечно, имеют. Но идеология курдского освободительного движения старается выступать против таких приоритетов и идентичности, и в Турции и Сирии она предлагала проекты демократической автономии всегда и для всех в национальном государстве. Альянс с другими меньшинствами случился не только в Рожаве, но также и в Турции, где Народная демократическая партия (HDP) включала армян, алевитов, ЛГБТК и других притесняемых представителей меньшинств. В ответ на ваш первый вопрос, я также упоминала, что новая электоральная система разработала, чтобы увеличить представительство арабов, ассирийцев и остальных.
Также конституция Рожавы призывает не к единой национальной идентичности и связывает всех людей, которые добровольно согласились жить в не-этничном, автономном и демократическом обществе. Мы должны помнить, что в северной Сирии представлено все разнообразие Ближнего Востока: черкесы, чеченцы, туркмены, ассирийцы, арабы, курды и армяне. Конечно, некоторые из них больше готовы участвовать в новых институциях, нежели другие, и в разных качествах. Ассирийские женщины более активны, к примеру. У ассирийцев, арабов, езидов и алевитов собственные отряды обороны, подчиняющиеся общим Отрядам народной самообороны. Со-президент кантона Джазира, арабский шейх, который контролирует 30% аширета, или племени простирающегося от Йемена до Ирака. Но когда мы говорили, он был полон энтузиазма относительно этнического разнообразия, хотя и не гендерного равенства. Слышала, что теперь он думает иначе.
За исключением чисто геополитических соображений (отсутствие американцев, присутствие русских), что особенного в обществе Африна по сравнению с остальной Рожавой?
Наиболее важно, что в Африне не было войны до недавней атаки со стороны Турции. Для тех, кто бежал от войны, это было безопасным раем из-за его экономической и географической удаленности. Это очень гористая территория, окруженная оливковыми деревьями. Многие группы и семьи мигрировали сюда, арабы, ассирийцы, армяне, алевиты и пр. Первая семья, которая была жестоко убита турецкой бомбежкой, к примеру, была арабской семьей, пришедшей в Африн в поисках безопасности. Экономика Африна неравномерно участвует в экономике кантонов Рожавы, поскольку очень продуктивна с точки зрения сельского хозяйства. Я нахожу чудовищно ироничным, что Турция называет свои атаки на Африн операцией “Оливковая ветвь”.
Рожава существовала в условиях гражданской войны, государственного коллапса и экономической блокады. Могли бы вы рассказать нам немного о жизни в этих местах, которые видели — что там за экономика? Есть ли обеспечение электричеством, водой, телефонной связью и интернетом, работают ли базовые государственные службы как сбор мусора и т.п.
Когда я была там, консультанты из руководства Джазирского кантона объяснили мне, что сейчас в Рожаве существуют три разных экономики: «экономика войны», «открытая экономика» и «экономика коммун». Военная экономика финансирует войну. Я предполагаю, что это главным образом неформальная экономика, с учетом того, что кантоны не признаются на международном уровне и не имеют юридической силы. Также то, что руководство кантонов производит (к примеру, у них есть мастерские по пошиву униформы для бойцов) ориентировано на войну. Открытая экономика регулируется министерством экономики, устанавливающим цены и налоги на потребление. Экономика коммун с одной стороны, только создается — постепенно и держится на кооперативах. Большинство из них сельскохозяйственные и формируются на землях прежде принадлежавших государству, а сейчас переданных коммунам правлениями кантонов. Правление кантонов играет важную роль в экономике как покупатель товаров, производимых кооперативами и частными лицами, выращивающими пшеницу, а также как производитель, в частности, масла.
Должна сказать, что открытая экономика — это очень сложная сфера для вмешательства Партии демократического единства. Люди быстро становятся отчужденными из-за радикальных трансформаций, поскольку их привычки были сформированы в национальной, капиталистической и патриархатной экономике. Однако, руководства кантонов добивается доверия людей, обеспечивая их бесплатными электричеством и водой. Интернет зависит от турецких и сирийских провайдеров.
Невозможный и безнадежный вопрос, но который мы вынуждены задать: какие осмысленные формы солидарности с Рожавой существуют для тех из нас, кто находится за ее пределам?
Когда происходила борьба с ИГИЛ за Кобани, отряды народной и женской самообороны были в очень, очень плохом состоянии, пока люди всего мира не объединились для их поддержки. Это убедило коалицию вмешаться и поддержать бойцов на земле при помощи бомбардировок. Тогда журналы показывали участниц отрядов женской самообороны ежедневно, словно они были эльфами. Я думаю, что помощь должна продолжаться, не потому что Турция — это зло, это так, но я полагаю что государство как зло стало чем-то привычным, что не вызывает отклика, – но потому что курды в северной Сирии вместе с другим населением пытаются создать что-то новое и прекрасное, что может и должно вдохновить нас всех. Я не могу забыть картины курдского женского командира с ее полностью женским подразделением обращающимся к миру, когда ИГИЛ было побеждено в Ракке. Она говорила на арабском и сказала, что делала это из уважения к героическим арабским женщинам, которые пережили оккупацию ИГИЛ, и посвятила свою победу над ИГИЛ женщинам мира. Как теперь женщины могут молчать, когда другие были убиты турецкой армией, именно те, кто сражался против оккупации и чьи тела были обезображены, засняты и выставлены в твиттере турецкими наемниками? Существует многое, что люди за пределами Африна могут сделать. Это именно народные объединения, митинги, лозунги, тексты, петиции, которые могут мобилизовать их государства, чтобы сделать что-то с этими зверствами. Более того, это было бы не только победой Африна, но и победой тех, кто смог собраться и создать гражданскую силу, влияющую на мир политики.
И, в завершение, каково это, быть исследователем этой темы в Турции?
Что ж, мне пришлось покинуть Турцию. Но я считаю, что удача на моей стороне, т.к. я была свидетелем упорства и борьбы Курдского освободительного движения, курдов и их сторонников. Их стойкость и изобретательность привносят волшебство в мир, как говорил мой очень хороший друг, погибший в Кобани во время сражения с ИГИЛ. Они заставляют нас думать в новом направлении, чтобы создавать новые идеи и теории. Они требуют, чтобы мы больше слышали то, что происходит вокруг. Чего же еще может феминистка, социолог и коммунист желать?
Перевела Олеся Покровская
Оригинал: LeftEast
